Странный человек из Портленда

Жилкин Олег

Кот довольно легко адаптировался к американской жизни. Через полтора года он и вовсе переселился из апартаментов в собственный дом с участком, где стал полноправным хозяином участка земли в десять соток, часами просиживая на заборе или под кленом, охраняя свои владения от регулярных набегов ехидных облезлых белок, живущих по соседству.

Самое удивительное, что кот приспособился ходить в туалет на соседний участок. И его молодой владелец приходил ко мне жаловаться на кота, потому что его собачка раскапывала кошачьи экскременты и заносила их в дом. Что я мог поделать? Я с трудом сдерживал смех, выслушивая от американского соседа жалобы на русского кота, которому я был совершенно не указ. Соседу пришлось уложить искусственный газон, а всю оставшуюся территорию участка закатать в бетон.

В первый год, что я прожил в Америке, я с энтузиазмом брался за любые случайные заработки, надеясь найти на этом поле Чудес свою золотую жилу. Я работал парковщиком автомобилей, некоторые из них были с механической коробкой

передач, другие заводились простым нажатием кнопки. Все эти нюансы плохо укладывались в моей голове и случались ужасные казусы, про которые лучше не вспоминать. В конце концов меня с этой работы выгнали, и это к добру, я полагаю, потому что машины были дорогими и мне бы еще долго пришлось возмещать нанесенный ущерб, поскольку к работе я относился ответственно, и никак не мог позволить признаться, что я чего-то не знаю или не умею. До всего я доходил сам, методом проб и ошибок. К счастью, мне подвернулась работа по производству подошв на фабрике кроссовок Nike, и это уже была постоянная работа, которая пусть и оплачивалась не слишком хорошо, но все-таки позволяла мне надеяться на то, что моя рабочая квалификация со временем вырастет, несмотря на то, что я периодически выводил из строя какие-то машины и механизмы, подходя к ним слишком утилитарно, как к простым механизмам, от которых требуется любой ценой добиться результата, без учета того, что у них есть свои тонкие места, требующие деликатности в обращении. В душе я оставался гуманитарием и ненавидел машины, они мне отвечали той же монетой.

Nike нанимал сезонных рабочих через специально созданное агентство, на срок до одиннадцати месяцев, а потом увольнял их, экономя таким образом на страховке, заработной плате и бенефитах, которые предприятие вынуждено было выплачивать постоянным работникам. Я, таким образом, получал минимальную заработную плату и не имел никаких перспектив в будующем устроиться на фабрику на постоянную основу. И в то же врем, фирма везде рекламировала себя как передовое предприятие, где созданы благоприятные условия труда, исключающие расовую дискриминацию и неравенство. На самом деле, они зарабатывали миллиардные барыши на дешевом труде выходцев из Африки и Азии, вынося основные производственные мощности за рубеж. Посредническое кадровое агентство еще ухитрялось экономить на обязательной медицинской проверке работников и драг тестах, заставляя их оплачивать из своего кармана. Спустя год после своего увольнения я получил компенсацию за это мошенничество, благодаря тому, что кому-то пришло в голову подать на агентство в суд и выиграть дело.

Nike и впрямь было одним из самых успешных предприятий в городе. Я имел тридцатипроцентную скидку на его товары в фирменном магазине, и это была большая привилегия, которой удостаивались работники предприятия. Мне многие завидовали, хотя я и не мог воспользоваться этой скидкой, поскольку даже с ней, цена на продукцию предприятия казалась мне необоснованно завышена.

Раз в год на предприятии проводилась распродажа неликвида, и на это время фабрика превращалась в настоящую барахолку, поскольку весь товар отпускался на вес и я набрал около четырех мешков фирменной продукции, потратив на все чуть больше ста пятидесяти долларов. В тот счастливый вечер я был настоящим дедом Морозом для своих детей и жены.

Тридцать первого декабря 2012 года к нам на балкон наших апартаментов прилетела птичка. Я взял ее на руки и занес в дом. Жена принесла коробку из-под обуви, мы налили ей воды в блюдце и попытались ее напоить, но спустя час птичка уснула и больше не просыпалась.

В марте заболела мама, ей сделали операцию, но ей не стало лучше. Мы долго не могли добиться от родственников диагноза, чтобы принять окончательное решение о возвращении в Россию. Когда стало очевидно, что это рак, возвращаться было уже поздно. Болезнь развивалась стремительно, я взял билет на самолет, но я успел только на похороны. По возращению в Портленд меня не торопились взять в смену, всякий раз ссылаясь на то, что нужно немного подождать пока освободиться место и, предлагая мне работу в ночь или до позднего вечера, что мне не слишком подходило, так как я боялся за свое здоровье. Двенадцатичасовый рабочий день больше подходил азиатам, чем европейцам, которых, кстати, на фабрике было подавляющее большинство, и где они себя чувствовали полноценными хозяевами, выстраивая порядки в смене на свой вьетнамский манер, который мне не слишком нравился, говоря по чести. Со мной в смене даже работал один ветеран вьетнамской войны, который рассказывал о том, что ему пришлось пять лет провести в застенках у коммунистов, на что я, впрочем, никак не реагировал и даже не проявлял сочувствия к его страданиям, поскольку, по-правде сказать, в свои восемьдесят лет он был настоящим говнюком, пользуясь своим возрастом для того, чтобы добиться щадящих условий труда, вместо того, чтобы отправиться на заслуженную пенсию. Вьетнамцы очень трудолюбивый народ и конкурировать с ними в трудолюбии на нищенскую зарплату не у всякого европейца хватит воли и сил. Это справедливо, что мы все разные, и нам нет никакого дела друг до друга. Именно поэтому, американский плавильный котел это фикция. Все нации и народы здесь создают свои общины и редко высовываются за их границы, предпочитая работать в своих национальных коллективах, посещать свои национальные храмы, проводить свободное время в обществе людей своей национальности и своего цвета кожи.

Я ждал месяц, пока освободится место на заводе, но тут мне попалось объявление о наборе сезонных рабочих на шоколадную фабрику. Оплата за час была такой же как на заводе Nike, но добираться до шоколадной фабрики было куда ближе. Всякая новая сфера деятельности будит мое любопытство и питает энтузиазм. Фабрика, на мое удивление, оказалась укомплектована работницами в основном русского происхождения, приехавшими в Портленд и соседний Ванкувер со всего постсоветского пространства, в конце 90-х годов. Большинство работниц были уже в преклонном возрасте, но отлично справлялись со своей работой, посвятив производству шоколада от пяти до двадцати пяти лет своей довольно однообразной жизни. Многие из них совершенно не знали английского языка и не видели смысла в том, чтобы его учить, так как оставались членами русскоязычного религиозного сообщества, в рамках которого они полностью удовлетворяли все свои информационные и культурные потребности. На производстве рабочим языком оставался русский, английским владели лишь менеджеры, которые осуществляли координирующую функцию, доводя до рабочих все требования и указания руководства. Благодаря низкой мобильности персонала, руководство не утруждало себя финансовой мотивацией, и несмотря на высокий уровень квалификации рабочих, их зарплаты практически не росли, оставась в пределах допустимого законом минимума.

Недостатком работы на фабрике, помимо низкой зарплаты, были постоянные сплетни и интриги внутри коллектива, без чего не обходится ни один женский коллектив наших соотечественниц, любящих хорошую сплетню не меньше чем шоколад, ибо сплетня скрашивает монотонность труда и вносит в него оживляющий рутинные трудовые отношения, элементы любви и ненависти. Американцев было мало. В основном они занимали менеджерские позиции и им приходится нелегко в русском коллективе, представленном в основном женщинами за пятьдесят. Поскольку контакт налаживался с трудом, то менеджеры сменялись часто. Большинство даже не оставляла следа в нашей памяти, но вот одного я запомнил, так как внешне он походил на наших забайкальских рыбаков, возможно благодаря наличию в его крови примеси индейской крови. На вид ему было под шестьдесят. Звали его Джон. Иван, по нашему. Я узнал в нем человеческий тип, далекий от традиционного американского – сдержанного и холодного. Я уже много про него знал. Перед устройством на фабрику он развелся с женой, с которой прожил больше двадцати пяти лет. Ему пришлось переехать в другой город. Дом он оставил ей, ему достались собака и машина. Собаку он не любил, потому что она напоминала ему жену. Кроме того, у собаки завелись блохи, и ему пришлось потратить сорок пять долларов, чтобы их вывести. Как-то при мне он спрашивал по телефону у ветеринара, что будет стоить ему дороже: вывести блох или усыпить пса.

– Это была шутка – пояснил он мне, но шутка была не в характере американцев, которые настолько привязаны к своим питомцам, что готовы оплачивать любые счета на их содержание. Вскоре он дал объявление в газету, о том, что отдаст животное в хорошие руки. Мне предлагал тоже, но мне хватало моего кота с его блохами; не знаю почему, но блохи в Америке сущий бич всех домашних животных. Собаку вскоре забрали, и Джон стал свободен совершенно.

То, что он холостяк, было для меня поводом начать потихоньку подталкивать его к завязыванию неформальных отношения с нашими дамами. Мужчин у нас в коллективе было немного, а команде нужен стимул для хорошей работы – намекал я ему. Но он был пуглив и боялся обвинений в сексуальных приставаниях. Я старался объяснить ему разницу в менталитете русских и американцев, но он мне не верил.

– Как ты можешь такое говорить, ты же женат? – спрашивал он у меня

– Да, – отвечал я ему, – но это еще не повод для воздержания. В России, по крайней мере.

– И что, – недоверчиво спрашивал Джон меня, – в России женщины тоже изменяют своим мужьям?

– Конечно, – отвечал я ему, – у нас в России равноправие, ты не знал?

– И как мужья реагируют на это? – интересовался Джон.

– Как реагируют? Радуются, конечно. У них больше времени на выпивку остается. Они для этого специально жен на курорты отправляют, в Турцию, в Египет, чтобы отдохнуть от них.

Джон только недоверчиво вертел головой – моя информация явно превышала его возможности к ее адекватному восприятию.

Мужиков в цехе было мало. Ден – мойщик посуды, сорока двух лет, ирландских кровей, рыжий, малообщительный, вечно стрелявший у меня сигареты. Джулиан – креативный директор лет пятидесяти пяти, фанатично увлеченный шоколадом – энергичный, стремительный франко-канадец, эстет и симпатяга. Его друг франко-канадец Ричард: круглый, бородатый мужчина с румянцем во всю щеку, лет сорока пяти, но выглядевший старше своего возраста из-за бороды. Дэвид – работник кухни, угрюмый высокий и нескладный чувак лет сорока, который вырос на Аляске, и это, отчасти, объясняло особенности его нелюдимого характера. Как-то я почти неделю помогал ему на кухне, и он меня очень сердил своими манерами. Однажды, уже в самом конце той долгой и мучительной трудовой недели, я не выдержал, и случилось так, что я стал на него орать, при этом в руках у меня был молоток для разбивания шоколада. Что-то человеческое шевельнулось в его глазах, но не надолго. Вежливость давалась ему с большим трудом.