Странствия хирурга: Миссия пилигрима
Шрифт:
Витус чувствовал себя не намного лучше. Неужели и ему в детстве была мучительна латынь? Он не мог припомнить, как не мог отвести взгляда от Нины. Конечно, она была еще почти ребенком, но выглядела в своем простом синем платье очень привлекательно, в этом он должен был себе признаться. Даже чрезвычайно привлекательно. Ее оливковая кожа и гладко зачесанные назад черные волосы прелестно контрастировали друг с другом. Волосы блестели, словно… он не сразу подыскал сравнение… да, словно покрытые лаком, а губы были сочного, ярко-красного цвета. Может, она их чем-то подкрасила? Нет, вряд ли. Орантес бы этого точно не позволил. Платье было не небесно-синего, как это водится в деревнях, а скорее цвета индиго, который чередовался с более светлыми оттенками.
Неожиданно издалека до него донесся голос отца Томаса:
— …нам наверняка сможет сказать кирургик.
— Что? Что, простите?
Томас с улыбкой пояснил:
— Речь шла о родительном падеже слова carmen.Никто его, похоже, не знает. Вот я и спросил тебя как своего бывшего ученика.
— Э-э… да, конечно. — Витус лихорадочно соображал. Carmenпо латыни значит «песня», «стихотворение» или еще «стихотворная формула», только что толку от перевода! Как там, carminumили carminorum? — Ну, по-моему…
— Carminum! — воскликнула Нина, в последний момент вспомнившая правильный ответ.
— Правильно, дочь моя, хотя я тебя и не спрашивал.
— Простите, святой отец. — Нина стыдливо потупила глаза, прекрасно понимая, что учитель не сердится.
— Лучше извинись перед кирургиком, который наверняка собирался ответить — и ответил бы, если бы ты не опередила его.
— Да, святой отец. — Нина подняла взор и пристально посмотрела на Витуса. — Простите, кирургик.
Витус прохрипел что-то невразумительное, сам не разобрав, что именно.
— Повторим гласный тип, — невозмутимо продолжал отец Томас, словно инцидента и не было. — Как правило, эти существительные оканчиваются на iumв родительном падеже множественного числа, как например, turriumили marium… — Занятие шло своим чередом, вязкое и обволакивающее, словно клей.
Но все в жизни имеет свой конец, закончился и урок отца Томаса. Вздохнув с облегчением, ученики высыпали на улицу и постепенно разбрелись по домам. Витус также попрощался со своим старым учителем и вышел во внутренний двор. Время шло к полудню, и мартовское солнце излучало первое тепло. В воздухе пахло весной.
— Ты на меня очень рассердился?
Витус вздрогнул от неожиданности и обернулся. Перед ним стояла Нина и лукаво улыбалась. Боже, до чего она была красива!
— Рассердился? — услышал он собственный голос. — На что?
— Что я тебя перебила.
— Ах вот что. Ну… — На миг мелькнула мысль, не оставить ли ее в неведении, но он все же решил сказать правду. — Ты не перебивала меня. Честно говоря, я не знал правильного ответа. Я никогда не мог запомнить эти заковыристые окончания родительного падежа. Вечно их путал. Скажем прямо, я был даже рад, что ты спасла меня от разоблачения.
Нина по-прежнему улыбалась. В ее темных зрачках теперь вспыхнули янтарные искорки:
— Тогда и я могу сказать правду. Я почувствовала, что ты этого не знаешь, и хотела тебе помочь. — Как нечто само собой разумеющееся, она взяла его под руку и направилась к северным воротам.
Витусу пришлось пойти вместе с ней, хотя это и не входило в его планы.
— Это… это было мило с твоей стороны.
Ничего не ответив, она вышла вместе с ним из ворот и уверенно пошла по дороге, уходящей вниз по склону в сторону Пунта-де-ла-Крус.
Ее стремление подладиться под его шаг, близость девичьего тела были необычны для Витуса, и его обуревали противоречивые чувства. Они шли, словно пара, хотя таковою не были. Тем не менее это было очень приятно. Ощущения волновали и будоражили. Если бы он не был всегда таким робким! Робким? Чушь. Она дочь Орантеса, еще наполовину ребенок, а он как-никак кирургик. К тому же они были давно знакомы, ведь четыре года назад он прятался на их подворье от ищеек инквизиции. Так что из того, что они идут под ручку?
Чтобы не молчать, он через какое-то время обронил:
— Похоже, ты необыкновенно способная ученица. — Почувствовав, что фраза могла прозвучать неуместно и слишком нравоучительно, торопливо добавил: — Знать латынь очень полезно. Перед человеком открывается совсем другой мир — мир литературы, мир знаний…
— Да, — согласилась Нина. — С тех пор как я сносно освоила латынь, я стала много читать. Отец Томас так любезен, что часто дает мне книги, которые я могу посмотреть в комнате рядом с хранилищем рукописей.
— И что за книги ты читаешь?
— В основном по медицине.
Витус был поражен:
— По медицине?! Как это необычно для девочки… я имею в виду для девушки.
— Почему? Почему женщина не может интересоваться такими вещами? Только потому, что она женщина?
— Да нет, что ты! Мне очень нравится, что ты занимаешься такими вещами. — Витус и сам заметил, как неуклюже прозвучали его слова.
— Проблема в том, что я всегда понимаю только половину, хотя все время бьюсь с латынью.
Витус засмеялся. С тех пор как разговор перешел на знакомое ему поле, он почувствовал себя уверенней.
— Знать значение слов — это одно, а понимать контекст — совсем другое. Если бы в свое время я не нашел в лице отца Томаса такого превосходного учителя, из меня, пожалуй, ничего бы не вышло.
— К сожалению, у отца Томаса нет времени давать мне частные уроки по медицине. Он очень занят собственными исследованиями.
— Пожалуй, я… я бы мог…
— Да? — Нина вдруг с силой оперлась о его руку и резко остановилась. — Что бы ты мог?