Странствия хирурга: Миссия пилигрима
Шрифт:
Томас поднял взгляд. На этот раз он опередил любопытного Куллуса. Толстяк сидел, вперившись глазами в письмо и забыв обо всем на свете.
Монастырский врач позволил себе еще один глоток вина. В одном Куллус, несомненно, прав: это и в самом деле необыкновенный день, стоящий того, чтобы выпить доброго вина, не в последнюю очередь памятуя о чрезвычайно интересных новостях касательно победы над чумой.
Итак, что же написал коллега? Переносчик смертельной заразы — не более чем маленькая блоха? У отца Томаса проснулся научный интерес. Он бы с радостью узнал подробности, ведь и сам длительное время занимался этим бичом человечества, но придется потерпеть и дождаться Витуса. Вот только когда он появится?
Томас мысленно попенял себе, что не догадался расспросить посыльного. К примеру, откуда он прибыл и не встречал ли случайно на своем пути молодого хирурга… Он вздохнул. Пустое дело горевать об упущенных возможностях. Его жизнерадостный собрат, с таким неподдельным интересом изучавший письмо профессора, тоже не додумался бы до этого, но и не думает переживать.
— Послушай, Куллус, дай-ка мне письмо, я хочу показать его аббату Гаудеку. Он имеет право первым узнать, что Витус возвращается.
Толстяк быстро дочитал последние строки.
— Да, брат! А как ты смотришь на то, чтобы я пошел вместе с тобой? Я сгораю от нетерпения увидеть лицо отца Гаудека в тот момент, когда он услышит важную новость.
— Нет, я хотел бы пойти один.
— Ох, ну почему я должен оставаться здесь в одиночестве?
— Ты мог бы прочесть молитву. Почему бы нет?
— Ох-ох-ох, брат…
— Или заняться своим кувшином.
— Ох-ох-ох… Действительно, почему бы и нет?
Отец Томас не удержался от усмешки:
— Я знал, что ты не сможешь устоять перед вторым предложением.
И он быстро вышел из кельи.
Войдя в небольшое помещение, служившее аббату Гаудеку кабинетом, Томас застал отца-настоятеля низко склонившимся над ворохом карт звездного неба, на поля которых он острым пером наносил эклиптические расчеты. Это были новые данные, обусловленные мартовским расположением звезд в Северном полушарии, настолько существенные, что аббат горел желанием как можно скорее сообщить их молодому датскому астроному Тихо Браге, с которым состоял в переписке.
— Не помешаю, ваше преподобие?
Аббат Гаудек, крупный человек лет пятидесяти, меньше всего напоминавший монаха, каковым его принято представлять себе, оторвал взгляд от карт. Его лицо озарила улыбка.
— Ты никогда не мешаешь, Томас. Проходи.
— Спасибо, ваше преподобие.
— И не называй меня все время «ваше преподобие». Ты по меньшей мере на десять лет старше меня. К тому же мы одни. — Аббат отложил в сторону перо. — Чем могу быть полезен?
Томас на секунду смешался, не зная, как начать. Только что он был готов выпалить радостную новость о скором прибытии Витуса, но, оказавшись в келье настоятеля, больше напоминавшей кабинет ученого, передумал и степенно произнес:
— Извини, я пропустил вечернюю молитву.
— Наверняка у тебя были на это причины, и, несомненно, веские. — Гаудек не собирался допытываться, какого рода причины помешали прийти приору на службу: слишком доверительные отношения их связывали.
— Так оно и есть. Меня действительно отвлекло нечто серьезное. Вот, посмотри. — Томас решил не разводить длинных речей, поскольку Гаудек был не только аббатом, но и, подобно ему самому, ученым, а посему презирал пустую болтовню.
— Как могло письмо стать помехой?
— Прочти. Может быть, тогда ты поймешь меня.
Гаудек взял послание и углубился в чтение. Томас с нетерпением ждал его реакции. Наконец аббат вернул ему послание профессора Джироламо.
— Эта новость одновременно радует и огорчает меня.
— Радует и огорчает?
— Да… Но сядь же! Стоишь передо мной, как один из твоих учеников.
Томас молча повиновался.
— Радует, потому что Витус жив. Хотя за прошедшие четыре года до Камподиоса доходили вести о нем, но мир полон опасностей, и одна из них — все сметающая на своем пути чума, которую наш мальчик, судя по всему, чудом избежал. Deo gratias!Как пишет профессор, он даже открыл ее причины. Если это в самом деле соответствует действительности, то твой любимый ученик совершил деяние, значение которого мы сегодня даже не в силах оценить по достоинству. Это меня также радует.
— А что же тебя огорчает, брат?
Аббат Гаудек откинулся назад, машинально поигрывая перочинным ножичком.
— Огорчает меня то, что старая Тония умерла и не сможет повторить Витусу то, о чем поведала в своей исповеди.
Отец Томас попробовал поставить себя на место Витуса и тоже испытал легкую грусть.
— Да, — тихо произнес он, — не сможет. Надеюсь, это не будет для Витуса большим ударом.
— И я надеюсь, — кивнул аббат, — очень надеюсь.
Через три дня, утром, вскоре после молитвы третьего часа [58] , в северные ворота Камподиоса постучали. Брат Кастор, погруженный в мир грез и сновидений, испуганно вздрогнул. Огляделся по сторонам, делая это скорее механически, ибо зрение его давно оставляло желать лучшего. Кто-то просил впустить его? Кажется, да, а может, и нет… Еще мгновение — и его голова снова бессильно упала на грудь.
В ворота снова постучали. Теперь уже погромче, не оставляя сомнений, что кто-то хотел войти. Брат Кастор с трудом поднялся и отодвинул тяжелый засов. Калитка со скрипом отворилась.
58
Третий час в богослужении соответствует десятому, одиннадцатому и двенадцатому часам дня.