Странствия Властимира
Шрифт:
Властимир не успел опомниться. От неожиданного толчка он вылетел из седла и, перевернувшись в воздухе, упал на землю, не выпустив из рук меча и щита.
Падение не столько оглушило, сколько поразило его — он не ожидал его и не знал, что будет делать. Пока под ним был Облак, он еще как-то мог сражаться, надеясь на чутье и разум старого коня, но, оставшись один на один против двух врагов — своей слепоты и раненого Змея, он растерялся.
Облак опять спас его, но Властимир этого не знал. Змей ринулся на коня, на миг забыв о всаднике. Он вспомнил о нем, когда жеребец, спасаясь, отскочил в сторону,
Властимир услышал позади себя тяжелое дыхание и захлебнувшийся от радости рев. Все еще не до конца придя в себя после падения, он развернулся, выставив щит и чуть отведя в сторону меч. У него был только один шанс выстоять — если Змей ринется на него прямо, в лоб — тогда он может успеть заткнуть ему пасть.
Он даже не смог обрадоваться, когда все случилось именно так, как он надеялся. Змей, очевидно, решил, что пеший воин для него противник не опасный и проще всего покончить с врагом одним метким броском. Он бросился на человека, что стоял, расставив для упора ноги и выставив щит. Со стороны могло показаться, что воин идет на верную смерть: выдержать натиск огромного зверя было почти невозможно — и так оно и случилось.
Князь услышал победный рев врага и скрежет когтей по камням, когда он бросился вперед. Ударь Змей чуть ниже или чуть выше, и человек был бы обречен, но твердый, как камень, нос врезался точно в самую середину щита.
Толчок, к которому Властимир все-таки не был до конца готов, оказался слишком силен. Князь покачнулся и упал на колени, заваливаясь назад.
По резкому выдоху, напоминавшему порыв горячего ветра, Властимир понял, что зверь разинул пасть, чтобы сомкнуть зубы на его теле. Не зная, какова эта пасть по виду, он все же успел выбросить руку со щитом, метя в разинутый рот.
Зубы заскрежетали по полоске металла на краю щита. Деревянная основа затрещала под напором огромных челюстей, и Властимир понял, что безумная попытка завершилась успехом. Раздался рев, но теперь уже в нем была бессильная ярость и досада на себя. Щит прочно застрял в пасти Змея, мешая тому сжать челюсти.
Стараясь освободиться, зверь замотал головой и напрягся. Властимир, так и не выпустивший щита из рук, почувствовал дрожь дерева. В любой миг оно могло треснуть, поддавшись, и тогда его рука оказалась бы откушенной почти до плеча. Горячее дыхание взбешенного Змея раз за разом обдавало резанца, когда тот приостанавливался, чтобы перевести дух. Но сил зверя не хватило. Князь вспомнил, что щит для него был извлечен откуда-то из тайников самого Чистомысла. Щит наверняка был заговорен, как и все, чем снабдили его в дорогу. Это оружие могло выдержать многое.
Только он подумал об этом, как сразу стало ясно, что делать дальше. Выждав, пока Змей в очередной раз остановится, Властимир толкнул щит, вгоняя его поглубже в пасть зверю.
Истошный рев-крик и горячая липкая влага, что потекла на руку, подсказали ему, что попытка увенчалась успехом — щит поцарапал горло Змея и встал в нем. Треснувшие деревянные пластины кое-где повыскакивали из-под кованого каленого обода и вонзились в нежную кожу, увеличивая боль.
Пока зверь мотал головой и вопил от боли, Властимир выпустил бесполезный для него теперь щит, но руки из разинутой
Тот, целиком занятый болью в горле, позволил ему это и сообразил, что происходит, слишком поздно. Властимир задрал ему морду, как задирают голову лошади прежде, чем перерезать ей горло, и, не тратя времени, пока Змей вывернется, ударил наугад туда, где должно было находиться горло.
Меч пропорол кожу слишком близко от челюстей, и Змей почувствовал боль. Он взревел, вставая на задние лапы. Все еще держась за клык, князь оторвался от земли. Пальцы соскользнули с мокрого от крови зуба, но, падая, он успел ткнуть мечом второй раз. В этот удар он вложил всю свою силу. Меч вошел глубоко, чуть не до рукояти, но от рывка князь разжал пальцы и упал на землю.
Над ним бесновался раненый Змей. Меч торчал у него из горла. Липкая вонючая кровь хлестала, заливая все вокруг.
Князь лежал на земле, закрыв лицо рукой и боясь пошевелиться, пока рев и топот не прекратились. Только тихое утробное ворчание, перемежавшееся бульканьем и клокотанием, подсказывало, в какой стороне от него Змей.
…Кто-то склонился над ним, потормошил.
— Властимир, друже, — послышался тихий голос Буяна. Буян помог князю привстать, поддержал за плечо.
— Что — Змей? — шепнул Властимир.
— Мертв, — коротко ответил Буян. — Кровью истек. Сейчас только судороги остались, а так… Глотку ты ему порвал напрочь.
Друзья поднялись, гусляр подвел князя поближе к мертвому чудовищу, положил руку друга на бок зверя.
Змей лежал, вытянувшись, на дне оврага и почти перегородив собой какой-то ручей. Кровь из распоротого горла вытекала в русло, смешиваясь с водой. В пасти его так и торчали обломки щита.
Выдернув меч из раны и вернув его князю, Буян обошел мертвого Змея и присвистнул — на спине зверя виднелись два свежих шрама от отрезанных крыльев. Сделано сие было, вероятно, для того, чтобы зверь не смог уйти далеко отсюда.
Властимир ощупал твердый бок.
— Как выглядит он? — спросил князь.
— Помнишь того зверя в Мещерских лесах, что тебя чуть в омуте не утопил, кабы не я? — откликнулся Буян. — Тогда он тебе еше ногу прокусил?.. Ну, мы тогда и встретились впервые… Так вот этот точно такой же, только гораздо больше — раз в пять.
Отошедший к лошадям Мечислав вернулся с криком:
— Буян. Чара пропала!
Все мигом обернулись в его сторону. Юноша был бледен и испуган.
— Ты хорошо смотрел? — Буян поймал его за плечи. — Все проверил?
— Все, — простонал Мечислав, — Они все тороки посрезали… Наверное, за нею и были посланы.
Гаральд взвыл и поднялся на задние лапы, обнимая передними юношу за шею.
Опираясь на загривок Синдбада, на голоса подошел Властимир. Он слышал весь разговор и не стал переспрашивать.
— Что же, — только и промолвил, — все насмарку?
— Да, — признал Буян, и все обернулись на него, удивленные его тоном. — Все кончено… Хотя… Мечислав, ты всех лошадей проверил?
— Твоего коня в первую очередь, а потом лошадей этих черных, — отмолвил юноша. — А на моего я даже не смотрел — и так видно, что торока отрезана.