Странствия
Шрифт:
Все эти непорядки и чрезмерные строгости генерального аудитора, приведшие к всеобщему брожению, были причиной того, что отцу магистру Белшиору и другим братьям из его ордена не удалось в этом году отправиться в Японию, как они это рассчитывали сделать, и им пришлось задержаться на десять месяцев в Малакке, вплоть до апреля следующего, 1555 года.
Между тем жестокие расправы генерального аудитора Гаспара Жорже, которые тот здесь чинил, возмутили всю страну. Но, не удовлетворись совершенным, полагаясь на широкие полномочия, данные ему вице-королем, Гаспар Жорже захотел еще вмешаться в область, подведомственную коменданту дону Антонио, стал решать за него все дела и настолько вытеснил его из его обязанностей, что у него осталось одно лишь имя коменданта крепости, на самом же деле он превратился в ее караульщика. Дон Антонио весьма сильно страдал от этого, но не отваживался до поры до времени принять решительные меры. Аудитор за четыре с лишним месяца окончательно распоясался: если бы я хотел перечислить все то, что он за это время натворил, я никогда бы не кончил своего повествования. Но вот в один прекрасный день дон Антонио решил, что обстановка складывается благоприятно для выполнения замысла, который он, видимо, обдумал. Воспользовавшись сиестой, он захватил аудитора в крепости, и люди, нарочно для этого подобранные, препроводили его в некий обывательский дом, где, как говорят, его раздели донага, связали по рукам и ногам, всыпали ему, не знаю сколько, плетей, а потом прижигали израненные места горящими фитилями от масляных светильников, от чего он едва не умер. Затем на него надели наручники, кандалы и ошейник, выдрали усы, бороду и брови, не оставив ни единого волоса на лице, и совершили над ним еще много надругательств подобного рода, если верить тому, что тогда открыто говорили повсюду. Так, если это не ложь, дон Антонио расправился с несчастным генеральным аудитором Индии, главным судьей по наследствам и сиротского суда, королевским управляющим казной в Малакке и южных владениях, ибо всеми этими титулами обладал лиценциат Гаспар Жорже. Когда наступила пора муссонов, его в оковах отправили в Индию с жестоко порочащими протоколами вытянутых из него признаний, которые, однако, адвокаты кассационного суда в Гоа признали недействительными, приказав пересмотреть в Малакке все дело заново. Коменданта же дона Антонио дон Педро Маскараньяс, который к этому времени сделался уже вице-королем, велел взять под стражу, дабы мучитель Гаспара Жорже ответил перед последним за учиненные над бывшим аудитором насилия. Дон Антонио немедленно был отправлен в Индию, где для оправдания своего должен был в трехдневный срок представить в кассационный суд ответы на все пункты иска, вчиненного ему Гаспаром Жорже. Так как по складу своему дон Антонио был противник всяких дуплик и треплик, которыми советники кассационного суда, по его мнению, лишь хотели его запутать, он, по-видимому (как тогда утверждали злые языки, ибо сам я этого не видел и передаю только понаслышке), предпочел не тратить много времени на ответы и в ближайшие же сутки постарался отправить Гаспара Жорже туда, откуда он уже не мог его беспокоить, при помощи какого-то зелья, которое лиценциату дали на званом обеде, после чего все дело было прекращено, дон Антонио был выпущен на свободу и отправился обратно комендантствовать в Малакку, куда он поехал через месяц. Но, прибыв туда и вступив в должность, он прослужил недолго: через два с половиной месяца он заболел кровавым поносом и умер. Таким вот образом разрешились все распри и неурядицы, которые довелось в это время перенести злополучной Малакке.
Глава CCXX
Как мы отправились из Малакки в Японию, что с нами случилось, пока мы не прибыли на остров Шампейло в Каушеншине {359}, и что мы там видели
Когда наступило время муссонов и отец магистр Белшиор мог продолжать свой путь, мы поспешили покинуть Малакку. Отбыли мы 1 апреля 1555 года на каравелле государя нашего короля, которую комендант крепости дон Антонио предоставил отцу магистру на основании распоряжения вице-короля. Через три дня мы подошли к острову под названием Пуло-Пизан почти у самого входа в Сингапурский пролив, где малоопытный штурман с полного хода посадил каравеллу на рифы, и нас ожидала бы верная гибель, если бы по всеобщему совету отец магистр Белшиор не отправился на маншуа просить нам на помощь шлюпку и матросов у некого Луиса де Алмейды, перегнавшего нас два часа назад на своем корабле, ставшем на якорь в двух легуа от нас. За время этого перехода отец магистр, два орденских брата и я подвергались значительной опасности и должны были испытать немало трудностей. Дело в том, что окрестные земли были охвачены войной, остров этот, принадлежащий королю Жантаны, внуку бывшего правителя Малакки, злейшему нашему врагу, был на военном положении, и баланы и ланчары его армады все время гонялись за нами с намерением взять нас на абордаж. Но угодно было господу нашему сделать все их усилия тщетными. Когда мы, уязвленные в нашей гордости и напуганные, добрались наконец до судна Луиса де Алмейды и тот удовлетворил пашу просьбу, мы тотчас же поспешили вернуться на каравеллу, чтобы оказать ей необходимую помощь. Подойдя к ней на другое утро, мы увидели, что по милости божьей она сошла с камней, но имеет большую течь в носовой части, которую удалось устранить в Патане, куда мы прибыли через неделю. Я вместе с двумя товарищами сошел на берег и посетил короля, которому передал письмо от коменданта Малакки. Король принял нас очень радушно и, поняв из письма коменданта, что цель нашего посещения запастись провиантом и кое-чем, что мы не смогли раздобыть в Малакке, а затем идти в Китай и дальше в Японию, где отец магистр и братья будут проповедовать христианскую веру язычникам, немного задумался, а затем, обратившись с улыбкой к своим, сказал:
— Насколько полезнее было бы для них, раз уж они подвергают себя таким тяготам, отправиться в Китай и вернуться оттуда богатыми, чем ехать на край света проповедовать там всякий вздор. — И, обратившись к шабандару, который стоял перед ним, добавил: — Сделай все, что потребуют эти люди. К этому обязывает меня любовь к коменданту Малакки, который настойчиво поручает их моему вниманию. И помни, что приказываю я всего только раз.
Расставшись с королем, мы, очень довольные оказанным нам приемом, в первую очередь занялись приобретением всего необходимого, как провианта, так и всего прочего, в чем у нас чувствовался недостаток, и через восемь дней были уже готовы двинуться в путь. Выйдя из Патане, мы в течение двух суток следовали с сильным зюйд-остовым муссоном вдоль побережья Лугора и Сиама. Когда мы проходили бар Куи {360} , чтобы идти на Пуло-Камбин, а оттуда на острова у Кантона, где мы хотели переждать новолуние, нас с вест-зюйд-веста (обычный румб ветров, дующих в течение большей части года на этом побережье) настиг столь сильный шторм, что мы уже считали себя погибшими. Из-за него нам пришлось спуститься снова к Малайским берегам. У острова Пуло-Тимана мы опять подверглись большой опасности как от стихий, так и от коварства местных жителей. После того как мы пять суток простояли здесь без воды и без провизии, ибо вынуждены были спустить ее за борт, угодно было господу нашему направить сюда три португальских корабля, следовавших из Сунды, с приходом которых окончились наши мучения. Отец магистр Белшиор немедленно обсудил с их капитанами надежнейший способ добраться до Японии, и все сошлись на том, что каравеллу, как судно непригодное для длительного путешествия, надлежит отправить обратно в Малакку, что и было сделано. Отец же магистр пересел на судно некоего Франсиско Тоскано, человека богатого и уважаемого, который взялся заплатить за проезд как отца магистра, так и всех его спутников. Остров Пуло-Тиман мы покинули в пятницу июня седьмого дня того же 1555 года и, приблизившись к владениям королевства Шампа, следовали далее вдоль побережья материка с легким попутным муссоном, пока через двенадцать суток не стали на якорь у острова под названием Пуло-Шампейло в Каушеншинском заливе. Там мы набрали воды в холодном ручье, низвергавшемся между скал с вершины горы, где на плоской поверхности камня был высечен очень красивый крест с четырьмя буквами «I. N. R. I.» [16] , а отступая четыре пальца от его подножья, — год 1518 и шесть букв с титлами — сокращение имени Дуарте Коэльо. На расстоянии двух выстрелов из арбалета к югу от этого ручья на деревьях, росших вдоль берега, висело шестьдесят два трупа, кроме этого, на земле валялось еще много полуизглоданных останков. По-видимому, повешены были эти люди шесть или семь дней назад. С другого дерева спускался большой флаг, на котором было написано по-китайски: «Всякому судну или джонке, пришедшим сюда за водой, надлежит набрать ее без промедления и немедленно же уйти, невзирая на погоду, дабы людям с них не пострадать, как этим несчастным, коих поразила десница возмездия Сына Солнца».
16
И[исус] Н[азарей] Ц[арь] И[удейский] (лат.).
Найти объяснение этому событию мы так и не смогли, но решили, что, верно, на этот остров зашла какая-нибудь китайская армада и, обнаружив здесь этих несчастных, ограбила их (как это у них водится) и уничтожила, придав всему видимость законности.
Глава CCXXI
Как с этого острова Шампейло мы перебрались на остров Саншан, а оттуда в Лампакау {361}, а также как были уничтожены два португальских поселения в Китае
Покинув остров Шампейло, мы отправились к островам под Кантоном и через пять дней пути по милости господней благополучно прибыли на Саншан, тот самый остров, на котором был погребен отец магистр Франциск Ксаверий, как я уже об этом рассказывал. На следующий день утром все сошли на берег и отправились процессией на то место, где был похоронен святой отец. Мы нашли могилу его заросшей травой и кустами, виднелись только вершины крестов, которыми она была ограждена. Скоро, однако, общими силами мы ее расчистили и благоговейно привели в порядок, установив вкруг нее ограду из толстых столбов, а снаружи ограды забив еще частокол. Все пространство вокруг могилы было выровнено и посыпано песком, а за наружной оградой мы прорыли еще ров и вынутой оттуда землей укрепили частокол. У входа мы поставили очень высокий и красивый крест. Когда все было готово, отец магистр Белшиор отслужил торжественную мессу с пением, в которой принимали участие мальчики-сироты и некоторые любители, отличавшиеся хорошими голосами. Были и парчовые украшения, и подсвечники, и серебряные светильники. В заключение отец магистр произнес небольшую приличествующую случаю проповедь, в которой пересказал жизнь и труды святого мужа, остановившись на великой ревности его к прославлению господа, к распространению его святой веры и к спасению душ, а также на святом намерении, которое заставило его направиться в Китай, где господу нашему было угодно призвать его к себе на небо. Проповедь эта была прослушана с набожным вниманием и не без слез.
На следующий день мы покинули Саншан и прошли шесть легуа к северу до острова Лампакау, где в те времена португальцы торговали с китайцами. Торговля там продолжалась до 1557 года, когда кантонские мандарины по требованию местных купцов предоставили нам порт Макао, куда она теперь перенесена. На этом некогда пустынном острове наши создали великолепный город с домами стоимостью по три и четыре тысячи крузадо и приходской церковью, в которой есть и викарный священник, и бенефициарии; в нем есть комендант, и аудитор, и судейские чины. Жители города чувствуют себя в нем так же уверенно и в такой же безопасности, словно бы они находились в самой безопасной части Португалии. Будем уповать, что господу нашему по бесконечной доброте и милосердию его угодно будет придать этим чувствам уверенности более прочную и надежную основу, чем в Лиампо, другом португальском поселении, о котором я обстоятельно говорил выше, расположенном в двухстах легуа к северу от Макао. Поселение это было в очень короткий промежуток времени совершенно уничтожено и сровнено с землей по вине одного португальца. Я был свидетелем этого несчастия и могу сказать, что при этом погибло большое количество людей и имущества. В Лиампо жило три тысячи душ, из них тысяча двести португальцев, а остальные — христиане различного происхождения. Как меня уверяли со слов людей, в этом деле сведущих, торговый оборот в нем составлял за год три миллиона золотом. Обращалось там преимущественно лионское серебро, открытое всего лишь за два года до моего посещения. Оно было настолько дешево, что легко можно было утроить и учетверить свои деньги на любом доставленном туда товаре. В городе был свой постоянный комендант, аудитор, судья, управляющий казной, судья сиротского суда, торговый староста, секретарь суда, полицейские и все прочие государственные чиновники, включая четырех нотариусов и шесть регистраторов. За каждую из этих должностей платили по три тысячи крузадо, а некоторые стоили и того дороже. Было здесь триста португальцев, женатых на португалках и метисках, было две больницы и дом призрения, на которые тратилось в год более тридцати тысяч крузадо, а муниципалитет получал ежегодно шесть тысяч. Так что общее мнение было, что Лиампо самое богатое и обильное наше поселение во всей Индии, а по размерам своим и во всей Азии. Когда писцы направляли в Малакку какое-нибудь прошение или нотариусы составляли какую-нибудь бумагу, они кончали ее словами: «Сотворено в весьма знатном и верном городе Лиампо именем государя нашего короля». И раз уже это пришлось к слову, воспользуюсь случаем и расскажу, как и почему погиб этот столь цветущий город. А было дело так.
Жил тут один уважаемый и хорошей семьи человек по имени Лансароте Перейра, уроженец Понте-де-Лима. Как говорят, он ссудил на тысячу крузадо негодного товара каким-то не пользующимся большим доверием китайцам. Последние не вернули ему ни денег, ни его добра и бесследно исчезли. Лансароте Перейра, желая выместить эту утрату на тех, кто ни в чем перед ним не провинился, набрал десять или пятнадцать досужих бессовестных и еще более безмозглых португальцев и как-то ночью напал на расположенную в двух легуа от Лиампо деревню под названием Шипатон и ограбил в ней десять или двенадцать проживавших там крестьян, отобрал у них жен и детей и убил при этом тринадцать человек без малейшего для этого повода или основания. Набат, возвестивший об этом неслыханном преступлении округе, собрал на следующий же день всех ее жителей, которые отправились с жалобой к шумбину правосудия. Было произведено расследование всего происшествия и обо всем составлена грамота, которую китайцы называют «макашилау» — жалоба по гласу народа, на имя правительственного шаэна, вице-короля этой провинции, немедленно приказавшего айтау, или, по-нашему, адмиралу, командовавшему армадой в триста джонок и восемьдесят ванканов, на которых было шестьдесят тысяч человек, привести свой флот в готовность в семнадцатидневный срок. Армада эта однажды утром напала на злополучное поселение португальцев, и произошло побоище, изобразить которое во всех подробностях, признаюсь откровенно, у меня не хватает ни знаний, ни уменья, ни слов, — пусть всякий обладающий разумением представит его себе мысленно. Скажу только как очевидец, что менее чем за пять часов, что длилось это устрашающее возмездие десницы всевышнего и приводился в исполнение приговор его божественного правосудия, в городе не осталось камня на камне, ибо все было предано огню и сровнено с землей. Убито было двенадцать тысяч христиан, среди которых восемьсот португальцев, сожженных живьем на тридцати пяти кораблях и сорока двух джонках, а серебра, перца, сандала, гвоздики, мускатного ореха и цвета и других всевозможных товаров, как говорят, погибло на два с половиной миллиона крузадо с лишним. И всем этим бедам и ущербу виною была бессовестность и безмозглость одного скупца-португальца. Несчастие это повлекло за собой другое, не меньшее: в Китае доверие к нам настолько пошатнулось, что никто уже не хотел иметь с нами дела, говоря, что мы дьяволы в образе человеческом, порожденные гневом господним в наказание грешникам.
Произошло это событие в 1542 году {362}, когда Индией управлял Мартин Афонсо де Соуза, а комендантом в Малакке был Руи Ваз Перейра Маррамаке. Через два года португальцы возмечтали обосноваться в другом китайском порту, по названию Шиншеу {363}, в ста легуа ниже Лиампо, держать там склады своих товаров и вести торговлю. Местные купцы, для которых торговля представляла большие выгоды, за крупные взятки договорились с мандаринами, что они негласно дадут на это свое разрешение. Торговля в Шиншеу шла тихо и мирно в течение приблизительно двух с половиной лет, когда в один прекрасный день комендант Малакки Симан де Мело прислал второго Лансароте Перейру в лице Айреса Ботельо де Соузы, привезшего от коменданта свое назначение начальником порта Шиншеу и главным судьей по наследствам. Человек этот, по слухам, прибыл с таким неудержимым желанием разбогатеть, что, как уверяли, способен был запускать руку куда угодно, не считаясь ни с чем на свете.
В это время в Шиншеу прибыл иностранец-армянин, всеми почитавшийся за доброго христианина. У него за душой было от десяти до двенадцати тысяч крузадо, и так как он был иностранец и, как мы, христианин, он предпочел с мусульманской джонки, на которой прибыл, пересесть на португальский корабль, принадлежавший некому Луису де Монтарройо. Шесть или семь месяцев он мирно прожил среди нас, пользуясь всеобщим расположением и радушием, так как был, как я уже говорил, очень хороший человек и добрый христианин, но вдруг заболел лихорадкой и умер. В завещании своем он объявил, что женат, имеет жену и детей, проживающих в Армении в неком месте под названием Габорен, и что из двенадцати тысяч крузадо, принадлежащих ему, оставляет две тысячи братству Милосердия в Малакке при условии, что они будут служить мессы за упокой его души, а остальную сумму просит передать на совместное хранение судье по наследствам и братьям ордена, пока не будут обнаружены его дети, которым эти деньги должны быть переданы, в случае же их смерти свое наследство он полностью завещает братству. Не успели похоронить этого христианина, как Айрес Ботельо де Соуза поспешил захватить все его имущество, не составив ни описи ему, ни какого-либо другого акта, говоря, что необходимо послать в Армению, находящуюся в двух тысячах легуа с лишним, чтобы выяснить, не наложен ли на это имущество секвестр, и лишь после этого он сможет передать его наследникам. В это же время прибыли в Шиншеу два китайских купца, привезшие на три тысячи крузадо шелков, штофа, фарфора и мускуса, которые они остались должны покойному. Судья присвоил и это, а заодно и все прочие товары китайцев под предлогом, что и они принадлежат покойному армянину, предложив им, если они имеют какие-либо возражения, апеллировать в Гоа к верховному судье по наследствам, сам же он бессилен им помочь, ибо таковы его обязанности. Не тратя много слов на расписывание дальнейшего хода событий, скажу только, что обобранные до нитки купцы вернулись к себе домой и, взяв с собой жен и детей, бросились к ногам шаэна и вручили ему жалобу, где изложили все обстоятельства дела, добавив, что мы, португальцы, люди, не боящиеся суда божьего. Шаэн, желая отомстить как за этих купцов, так и за других, которые уже ранее предъявляли к нам претензии, велел немедленно объявить во всеуслышание, что ни один человек под страхом смерти не имеет в дальнейшем права вступать с нами в какие-либо сношения, а так как это привело к полнейшему прекращению доставки в Шиншеу съестных припасов, недостаток в них получился такой, что то, что стоило раньше каких-нибудь двадцать рейсов, нельзя было теперь раздобыть и за крузадо. Жители поэтому отправились промышлять себе питание по окрестным деревням, причем не обошлось и без грубых насилий. В конечном счете вся страна поднялась на нас с великой яростью и злобой, и через шестнадцать дней к Шиншеу подошла армада в сто двадцать больших джонок, которая рассчиталась с нами за наши грехи: все стоявшие в порту тринадцать кораблей были сожжены до единого, а из пятисот португальцев, находившихся на берегу, спаслось лишь тридцать, не сохранив ни на реал имущества.
Из этих двух прискорбных событий я делаю вывод, что если дела наши в Китае идут сейчас благополучно и торгуем мы с китайцами мирно и с полным доверием (при условии, что мир, заключенный между нами и Китаем, окажется прочным и долговечным), так, надо думать, будет продолжаться лишь до тех пор, пока грехи наши не дадут китайцам повода опять напасть на нас, от чего, господи боже наш, милостиво нас упаси.
Однако вернемся к нашему предмету. Прибыв в Лампакау, о чем я говорил выше, все наши три корабля стали там на якорь, а вскоре к нам присоединилось еще пять португальских кораблей. Но так как подвоз товаров в этом году не в пример прошлым запаздывал, ни одно судно не вышло в эту навигацию к берегам Японии, из-за чего нам пришлось задержаться еще на одну зимовку, чтобы в следующий май, иначе говоря, через десять месяцев, отправиться с попутным муссоном к месту нашего назначения.