Страшен путь на Ошхамахо
Шрифт:
Едва лишь стемнело, всадники перебрались вброд через терские протоки.
На том берегу Джабаги сообщил наконец о цели их поездки:
— Будем воровать невесту. Кубати слегка оживился:
— Ну вот и наш Джабаги женится! Я рад, что ты оказал мне честь сопровождать тебя.
— У тебя конь выносливее моего, — продолжал Казаноков, не отвечая на слова Кубати. — Поэтому ты и повезешь девушку. Вынесешь ее со двора тоже ты.
— Хорошо.
— Собак там нет, а невеста предупреждена. Будет наготове.
— Ясно.
На самом деле Кубати многое было неясно. Почему такой знаменитый человек, как
Вдали показалось небольшое селище, и Джабаги остановился:
— Подождем темноты. Похоже, ночь и сегодня будет лунная, но мы успеем до восхода луны.
Кубати подумал о том, что где-то в этих местах живет Канболет, и… сердце его мучительно заныло.
…Со стороны маленького садика с чахлыми деревцами Кубати прокрался к двери лагуны: Джабаги точно объяснил, как ее найти. Дверь открылась сама, чуть раньше, чем к ней прикоснулся молодой человек. Он увидел неясные очертания женской фигуры, с головой укутанной в какое-то темное покрывало. Кубати подхватил ее на руки и легко, будто малого ребенка, понес к ограде сада.
На всем обратном пути сдержанный сообщник Казанокова так ни разу и не увидел лица невесты, не услышал и ее голоса.
На последнем привале Казаноков, как бы между прочим, обронил:
— Мы не ко мне поедем, Кубати, а к тебе.
Кубати спокойно кивнул. В этом не было ничего неожиданного: ворованную невесту везут не в дом жениха, а в дом его друга. Кубати был очень польщен — значит, Джабаги и в самом деле считает его своим настоящим другом. Радостное волнение согрело душу джигита.
Казаноков не стал заезжать во двор Кубати. Осадив коня и приветливо помахав рукой выскочившему из-под навеса Куанчу, он крикнул:
— Живите с миром! Пусть вашим будущим детям славу поют! Приеду на свадьбу!
— Как… как же это? — пролепетал потрясенный Кубати. — Эта невеста…
— А я тебе не говорил, что мы едем за моей, именно за моей, а не твоей невестой! — Джабаги расхохотался, вздыбил коня и поскакал прочь.
У Кубати за спиной послышался тихий девичий смех и восторженные восклицания Куанча.
Сана смотрела в глаза Кубати чуть смущенно, но со смелым веселым вызовом:
— Теперь куда от меня денешься?
— Уо, невеста, невеста! — задыхаясь, пробормотал Кубати. — Никогда я не чувствовал себя таким глупым и таким счастливым!
— Веди теперь в дом, раз украл меня.
— Это ты меня украла. Моими же руками…
* * *
Александру Черкасскому, «птенцу гнезда Петрова», больше не удалось побывать на своей родине. В 1714 году он получил от царя очень важное и почетное задание: обследовать берега Каспия, особенно восточные, совсем не изученные, и составить подробную карту. В трудной экспедиции участвовали полторы тысячи солдат на трех десятках стругов и шхун при 19 пушках.
Образованный офицер (недаром он и за границей обучался) прекрасно справился с заданием: первая в истории научная географическая
В 1717 году Петр послал его в новую экспедицию, еще более трудную и опасную. Перед этим Александр Бекович пережил страшное горе: на Волге, под Астраханью, погибли во время бури его жена Марфа, урожденная княжна Голицына, и две маленькие дочки. Спасти с потерпевшего крушение баркаса удалось только сынишку.
Мрачные раздумья и тревожные предчувствия одолевали Черкасского, когда он пробирался через пустыню в Хивинское ханство с посольской миссией.
Хан Ширгазы поначалу встретил посланцев русского царя с лицемерной любезностью, охотно принял дары и откровенно восхищался привезенной ему роскошной каретой, которую специально для него заказывали лучшему парижскому мастеру. Затем предложил разделить шеститысячный отряд Черкасского на пять частей и устроить их на постой в пяти разных местах — для одного, мол, города русских гостей слишком много. Доверчивый князь согласился и сделал неисправимую ошибку. В одну ночь русское посольство было поголовно перерезано, сам Черкасский был подвергнут мучительной казни…
* * *
Крымские ханы еще долгие годы совершали опустошительные набеги на Кабарду. Однако в отличие от прошлых лет, Россия теперь всерьез защищала «кабардинских и горских черкас». Даже при Анне, которую державные заботы не волновали — она больше увлекалась любезным своим фаворитом Бироном, объедалась бужениной да упивалась бесчисленными казнями «изменников» — в Петербурге еще были государственные мужи, кровно радеющие за интересы России.
Мимо их рук не проходило ни одно послание с Северного Кавказа.
«Уповая на всевышнего бога, пресветлейшая державнейшая и страшнейшая государыня императрица, высочайшие стопы ваши потирая лицами своими, всепокорно просим и желаем от всемогущего бога В. И. В. наивящего благополучного государствования.
Да будет в. и. в. известно, что изстари, как при царе Иоанне Васильевиче, так и при е. и. в., отцы наши и мы в повеленные нам места для службы ходили, и мы от того времени, припадая к стопам е. и. в., рабами быть присягали, також и во всякой службе душею и телом по должности нашей присяги со всякою верностью служили; и живем при Баксане, где через многие годы от крымцев мы покою не имеем; и на владение наше Каплан-Гирей хан со многочисленным войском своим для завоевания владения нашего приходил, но божиим изволением войско его разбито и бесчисленно много побито, которое войско само на нас напало, а не мы на них; и тому двадцать семь лет как по указу е. и. в. брат наш Александр Бекович прибыл во владение наше и тогда крымское войско, пришед во владение наше паки разбито, и многия от них побиты, а потом спустя еще несколько времени и с Крыму сераскир султан с Бахты-Гирей салтаном с войском приходил, и паки от нас они разбиты; и сераскир салтан с Бахты-Гирей салтаном до смерти убиты. И сие дело мы не выступая из владения нашего чинили, понеже они сами на нас напали. И от того времени мы себе покою доныне не имеем, ибо как летом, так и зимою, денно и ночно всегда в страху и беспокойстве находимся…