Страшен путь на Ошхамахо
Шрифт:
Шогенуко побледнел и невольно затаил дыхание. Он, конечно, втайне надеялся, что некоторая часть оружия из завидного арсенала «египтянина» будет подарена ему, но такой щедрости не ожидал. Расстаться с клинком, за который любой князь был бы счастлив отдать сотни голов скота! Жамбот встал и хотел что-то сказать, но слов у него не нашлось и он только покачал головой.
А Тузар по знаку Мысроко взял кусок очажной цепи со звеньями, сделанными из железного прута толщиной с древко стрелы, и, держа цепь за один конец на вытянутой руке, подошел к своему князю. Мысроко резко поднялся со скамьи, взмахнул саблей – лезвие коротко свистнуло в воздухе, –
– Как пару тростинок… Срез такой гладкий!..
Мысроко кивнул головой:
– А на жале клинка – никакой зазубрины. Вот так же легко Шогенуко будет разрубать этой саблей шлемы врагов. – Он вручил Жамботу свой дар и как ни в чем не бывало сел на место и отпил воды из чаши. К го гость положил возле себя саблю и тоже сделал несколько жадных глотков.
Слуги тотчас убрали столик-трехножку и внесли новый, с очередной переменой блюд. Среди прочей посуды на нем стоял серебряный кубок филигранной работы. Мысроко пододвинул его к Жамботу:
– Пить мармажей [27] будешь из него дома. А пока этот сосуд наполнен не хмельным напитком, а золотыми монетами. Пригодятся тебе для отделки оружия и конской сбруи. Ну да вы, здешние кабардинские воины, лучше меня знаете, как использовать расплавленный металл, в который у вас превращается каждая монета, попадающая к вам в руки. Ведь вы все еще не признаете денег, не привыкли чего-то покупать, а тем более продавать.
– Спасибо тебе за все, старший друг мой, – тихо сказал Шогенуко. – Я не заслуживал такой высокой чести – получить от тебя столь замечательные дары. Если мне удастся совершить подвиги, достойные того, чтобы о них был сложен хвалебный орэд, то гегуако обязательно упомянет в песне об огненном трабуко и стальном поясе-клинке, которых не имеет ни один из князей Кабарды.
27
выдержанный в течение года-двух, а то и многих лет, род махсымы с медом
– Пусть поможет тебе аллах достигнуть того, к чему стремится твоя благородная душа, – ответил Тамби.
– Я больше надеюсь на силу своих рук и мощь своего оружия, – не удержался Жамбот.
– Шогенуко, ах, Шогенуко, – укоризненно сказал Тамби. – Это про таких вот, как ты, сказано в Коране: «На сердце их и уши аллах наложил печать, а на глаза надел повязку». Мне бы сейчас разгневаться на тебя, но, видно, я плохой мусульманин и не могу этого сделать. Жаль, что у нас с тобой нет человека, который читал бы нам Коран и разъяснял мудрость его аятов.
– Хорошо, Мысроко, – улыбнулся Жамбот. – Я обещаю тебе найти такого книгочея. А может, нам удастся захватить какого-нибудь абыза [28] в набеге на аварские станы…
* * *
На следующий день к ночи, как и договаривались накануне, седлали коней, проверяли прочность упряжи, последний раз осматривали копыта лошадей, складывали в переметные сумы гомыло – походную непортящуюся пищу. Достаточно было взято и вяленых бараньих боков, и твердых, как камень, лепешек соленого сыра, и мешочков с голилем – просяной мукой с медом, удивительного блюда, сохраняющегося съедобным в течение десяти, а то и двадцати лет.
28
человек, умеющий читать и писать
Не были забыты и мешки, и связки веревок для будущей добычи, а также куски белой ткани – джебына – на случай, если придется кое-кого хоронить в походе. У многих были с собой завернутые в тряпочку кусочки дерева, в которое ударила молния, – это предохраняло от дурного глаза.
Когда земля укрылась тремя черными, как душа предателя, покровами, двинулись в путь. Никто из посторонних не должен был видеть, в какую сторону отправляется отряд. И пусть каждая собака во всей округе уже знала точную дорогу и цель похода, но только никто не посмел бы обнаружить свою осведомленность.
Скакали, конечно, не придерживаясь никаких троп и наезженных путей, а напрямик – через травянистые реки, через лесистые склоны предгорий. Впереди ехал Биберд, который хорошо видел в темноте и лучше всех умел угадывать верное направление.
Прошло два дня и две ночи, и позади осталась переправа через Терек, где утонул один из всадников отряда, остались позади и пустынные равнины Талустановой Кабарды, позже получившей название по имени другого князя Геляхстаней, а еще позже – Малой. Еще через день и две ночи, когда Тамби и Жамбот были почти у цели своего похода и на рассвете увидели Сарыкум – диковинную гору из желтого песка, произошла редкая в таких случаях встреча: князья, едущие в набег, неожиданно столкнулись с князем, который возвращался из набега,
Шогенуко и его насторожившиеся уорки не сразу поняли, что за отряд движется им навстречу. Но вот князь издал тихое, чуть насмешливое «ах!» – и ухмыльнулся. Молодые уорки переглянулись, едва удерживаясь от смеха.
– Как думаешь, Мысроко, кто это едет? – обратился Жамбот к старшему другу.
Я вижу группу всадников, а еще огромную арбу, на которой развалился толстый, как раскормленный вол, мужчина в помятой одежде. Он, кажется, ест кусок мяса. А кто он, я уверен, ты знаешь лучше меня.
– Сейчас, дорогой Мысроко, ты познакомишься с главным князем Большой Кабарды Берсланом Джанкутовым.
Воины встречного отряда, видимо, тоже узнали своих соплеменников и теперь без всякой опаски приблизились к Жамботу, который выдвинулся вперед, чтобы первым приветствовать «князя большой арбы», как потихоньку называли Берслана неугомонные остроумцы.
– Уэй! Молодой Шогенуко! – рявкнул хриплым басом князь Джанкутов. – Я тебя узнал еще издали. Ведь у меня глаза, как у голодной рыси!
– Да будет счастливым твой путь и достижимы его цели, добрый наш князь! – сказал Жамбот, спешиваясь и подходя к арбе.
– И тебе удачи… Не обидишься, если я не слезу с арбы, если у тебя нет ко мне большого разговора? Ведь не так уж молод я…
– Какие могут быть обиды! Но я не один. Ты слышал, наверное, о Мысроко Тамби?
– А-а! Так это он и есть, потомок египетских меликов? Придется слезать с арбы. – Берслан, кряхтя, приподнялся и ударил в ладоши. – Эй! Сами не знаете, что делать? – крикнул он своим приближенным.