Страшные сказки для дочерей киммерийца
Шрифт:
Конан вздохнул, покосился неприязненно. Асур хороший гвардеец. Но не Квентий. Тот бы сразу понял. С первого же взгляда.
— И по крыше они не могли уйти — я ведь сразу туда Унзага направил.
— Приведи ко мне какого-нибудь слугу. Лучше — управляющего.
— Управляющего? Сей миг! — обрадованный Асур рванул из комнаты, только пыль взвихрилась.
Пыль…
Вот именно на это бы и обратил первым делом внимание Квентий. Слуги, даже самые достойные, всегда несколько распускаются в отсутствии хозяев. Не подновляют сломавшуюся балясину у перил, забывают смазывать маслом дверные петли, не так тщательно
Оглядев с порога комнату — явно принадлежащую самой Нийнгааль, — Конан сразу же понял, что хозяйки здесь не было очень давно.
— О, да, славный господин, давно! — подтвердил трясущийся от страха старик в ночном колпаке и давно не стираном халате. — Несколько зим уже наша драгоценная хозяйка не доставляла ничтожным слугам удовольствия видеть свою бесценную особу!
Старика приволок Асур — донельзя довольный тем, что хоть чем-то смог угодить своему королю.
— Жаль, — сказал управляющему Конан, делая знак Асуру, чтобы тот перестал маячить за спиной несчастного с таким однозначно угрожающим видом. — Я старый друг почтенной Нийнгааль, и очень надеялся её тут застать. Буквально на чуть разминулись с нею по дороге. Думал, она уже здесь. Она не сообщала о своём возможном приезде?
Старик замотал трясущейся головой — нет, ничего такого бесценная хозяйка не сообщала. И не присылала гонца с требованием готовить дом. Хотя, конечно, достопочтенная хозяйка — женщина оригинальных привычек, и не всегда сообщает о своём приезде заранее, вот, помнится, семь или восемь зим назад такой был переполох, когда она внезапно…
— Хорошо! — прервал Конан излияния словоохотливого старичка. — Я подожду её какое-то время. Проследи, чтобы моих людей разместили достойно. И приведите дом в порядок — всё паутиной заросло!
Старичок рассыпался в извинениях и торопливо зашаркал прочь, оглашая коридор визгливыми призывами самых страшных кар на головы и прочие части тел нерадивых подчинённых. Скоро по комнатам заметались перепуганные служанки с вёдрами и тряпками. Вот и хорошо. У занятых делом слуг не будет времени сплетничать о нежданных гостях, которым никто не открывал дверь.
Кресло было мягким, и Конан понял, что если посидит в нём ещё немного — обязательно заснёт.
И увидит, как медленно вышагивает по краю серой каменной плиты веерохвостая птица с острым золотым клювом…
Он встал так резко, что тяжёлое кресло чуть не опрокинулось. Бросил застывшему в дверях Асуру:
— Позови Хьяма и Клавия. Остальным — отдыхать до заката. А мы прогуляемся.
— Прикажете седлать лошадей?
— Пусть тоже отдыхают. Мы пешочком.
Они успели подойти как раз к закрытию ворот. Вернее, к попытке закрытия.
Солнце стояло высоко, чувствительно припекая затылки и спины сквозь тонкие рубашки — ни сам Конан, ни его спутники плащей не взяли. Да и незачем. Осень в Шеме жарче любого самого знойного лета в Киммерийских горах. Летом тут вообще приезжие не выдерживают, болеют от жары, потому-то все купеческие дела с иноземцами на весну-осень и откладываются. А местным любая жара нипочём, то-то они такие смуглые да морщинистые — здешнее жадное солнце из них всю лишнюю воду давно уже выпило!
Как оказалось — не всю.
Лица стражников, что, пыхтя и поминая нехорошими словами родословную Адониса,
— Навались! — орал десятник толстым голосом, вращая выпученными глазами. — Навались, шакальи дети!
И даже — вещь неслыханная! — сам пытался помочь, бестолково суетясь то с одного, то с другого бока. Но, несмотря на все его вопли и усилия стражников, дело продвигалось туго. Воротные створки и сами-то по себе весили немало, а сейчас, к тому же, снаружи на них отчаянно давила обезумевшая толпа тех, кто пытался прорваться внутрь, под защиту высоких стен.
Между створками оставалась довольно широкая щель — шага в два-три, и не маленьких шага. Сомкнуть створки плотнее никак не удавалось — сквозь эту щель в город непрерывным потоком вливалась орущая масса людей и животных. Понимая, что ворота вот-вот закроют, люди словно обезумели. Они прыгали через забитые барахлом возы, бежали по спинам овец и даже по плечам друг друга, затаптывая упавших и даже не замечая этого. Положение стало окончательно паршивым, когда у застрявшей в воротах перегруженной повозки отлетело колесо.
Теперь уже сомкнуть ворота не удалось бы при всём желании — осевшая на один бок повозка заклинила их намертво. Обрадованный люд за воротами торжествующе завопил и поднажал. На потных лицах стражников явственно проступило отчаяние. Они по-прежнему налегали на ворота всеми телами, упираясь деревянными подошвами казённых сандалий в мостовую, но это больше уже не помогало. Ноги их медленно, но неуклонно скользили по брусчатке, щель незаметно подавалась, становясь шире.
Конан переглянулся со своими спутниками. Улыбнулся нехорошо:
— Поможем служивым?
И неторопливо шагнул прямо к повозке, перегораживая мощным телом людской поток.
Впрочем, это только казалось, что неторопливо. Хьям и Клавий, во всяком случае, опередить его не сумели. Хотя и рванулись изо всех сил сразу же по получении приказа — один к левой створке, а другой к правой. А приказ в небрежно брошенной фразе они опознали моментально.
Какое-то время казалось, что людской водоворот сметёт Конана — сметают же в половодье горные речки огромные неподъёмные валуны. Хьям успел подумать об этом, упираясь руками в квадратный поперечный брус плечом к плечу с тяжело сопящим стражником. И ужаснуться — горные реки он видел не раз. И даже взмолиться успел — о, Иштар милосердная, ты же женщина! Взгляни на этого великолепного, но глупого мужчину! Он же не может тебе не понравиться! Он же просто ходячее воплощение Адониса! Так помоги же ему, что тебе стоит?! Помоги этому великолепному королю-недоумку, ведь нам же без него…
А потом отвлекаться стало некогда.
Конан же тем временем, отшвырнув рухнувшего ему чуть ли не на голову мужика, пробился к самой повозке и схватился левой рукой за невысокий бортик. В правой у него были зажаты задние ноги не вовремя подвернувшейся под сапог овцы. Передние ноги возмущённо блеющего животного волочились по земле. Конан не помнил, когда её подхватил, но отпускать пока не собирался — отбиваться ей было удобно. Очень отрезвляюще иногда действует на людей крепкий удар овечьей башкой по лбу.