Страшные сказки для дочерей киммерийца
Шрифт:
— Именем короля Сабатеи, откройте!
Они вламывались в дома — иногда преодолевая вялое сопротивление хозяйской охраны, и тогда в дело вступали «драконы» или закарисовские гвардейцы. Иногда хватало упоминания о королевском приказе.
Как вот сейчас, например.
— Мы чтим нашего короля! О, Иштар милосердная, за что нам такое разорение?!
Сухонький управитель, напоказ бьющий себя в грудь и рвущий седые редкие волосёнки посреди дворика, был не прав — никакого разорения они не творили. Просто осматривали дома и подвалы, особенно — подвалы. А так — даже на женскую половину не лезли, хотя королевский
Рушили и ломали тоже довольно редко — пока всего в двух домах, а дело близилось уже к полудню, и осмотрено более сотни. По притихшему городу ползли странные слухи — разрушали лишь те дома, в которых оказалось много павлиньих перьев.
Сперва горожане не верили. Но когда после ожесточённого, но быстро подавленного сопротивления был захвачен дом достопочтенного Эребуза, знаменитый своими «павлиньими мостками», да и другими многочисленными украшениями в «павлиньем» стиле, а по доносящемуся изнутри грохоту стало понятно — ломают! — город дрогнул. И те горожане, которых пока ещё не коснулась карающая рука, поспешили домой, чтобы немедленно повыкидывать «эту пакость», ставшую вдруг залогом несчастья.
Успевали, правда, не все.
— Конан!
Голос у Квентия был такой, что король Аквилонии сам предпочёл выйти во двор.
— Чего тебе?
Выглядел Квентий тоже не очень — бледный и с расширенными глазами.
— Мы нашли жреца.
— Точно — жреца?
Они уже ошибались. Дважды.
— Точно, — Квентий хмыкнул и зябко передёрнул плечами. Пояснил: — У него подвал… это видеть надо. И перо… только это тоже надо видеть!
Перо действительно было особенным. Мягкое, переливчатое, словно из тонких драгоценных паутинок сотканное, отливающее то золотом, то синевой. Но главная особенность была не в этой переливчатости. Главной особенностью пера был глаз.
Натуральный, почти человеческий, только крупнее. Со всем, что глазу положено — веками, ресницами, чёрной точкой зрачка и переливчатой радужкой, отливающей то золотом, то синевой. Глаз располагался на конце пера, в самом широком месте, и с немой укоризной смотрел в затянутый «павлиньим» шёлком потолок.
Конана передёрнуло.
— Это что за пакость? — он поддел пальцем перо, повертел по столу. Глаз выглядел настолько настоящим и объёмным, что казалось — вот-вот моргнёт. Но — только казалось. Перо оставалось плоским и неподвижным, глаз — тоже. Только шевелились под сквозняком длинные ресницы.
— Вот, значит, как оно выглядит, настоящее перо Золотого Павлина Сабатеи… — задумчиво произнёс Эрезарх. Добавил буднично: — Что ж, хотя бы будем знать на будущее, что именно искать.
Ему было чем гордиться — это его личные стражники, а вовсе не доблестные гвардейцы Конана или Закариса, первыми отыскали нужного жреца.
— Где хозяин?
— В подвале. Мы решили, что нет смысла тащить его куда. А криков не слышно — двери толстые.
— Умная мысль. И давно?
— Да сразу же, как обнаружили. У одного из моих стражников девять зим назад этой птичке скормили жену. Беременную. Он вызвался, а я… не стал удерживать.
Конан кивнул понимающе — он бы тоже не стал. Но всё-таки — простой стражник? В этом деле специалист нужен. Что, если единственный найденный жрец умрёт под излишне усердной пыткой, так ничего и не сказав?
— Но сможет ли простой стражник?..
Эрезарх усмехнулся жёстко, качнул головой:
— Этот — сможет. Он учился — все девять
Из глубины дома донёсся еле слышимый крик. Если бы Конан не прислушивался — не услышал бы, несмотря на весь свой хвалёный варварский слух. Эрезарх вот не услышал.
— Думаю, ещё до вечера мы всё узнаем и вернём твою… дочь, — король Сабатеи бросил на Конана тревожный взгляд. — Может, ритуал ещё и не начинали. Павлина кормят раз в полторы-две луны, не чаще…
Эрезарх ошибся — жрец продержался менее одного поворота клепсидры.
На этот раз по стене Конан полез сам.
Никаких узких окон наверху не предвиделось, — на втором ярусе шла украшенная аркадой галерея, не то что порядочного киммерийца — водного жеребца целиком затащить можно, ежели сил хватит да верёвки не лопнут. И потому от попыток гвардейцев задвинуть драгоценную королевскую особу в более приличествующие для неё задние ряды Конан просто отмахнулся. Даже спорить не стал. А с наиболее активно возражающими поступил просто — отослал на другую сторону, к парадным дверям. Пусть стучат там себе да вопят: «Именем короля!», внимание отвлекая.
Засыпанные мусором улицы Сабатеи в это еще далеко не вечернее время были пустынны. Люди бежали из города с той же панической целеустремлённостью, с каковой ещё вчера рвались под защиту городских стен. Те же, кто не покинул пределы города, старались не покидать и пределов собственных домов. Редко-редко прошмыгнёт кто от одного дома к другому, да хлопнет где поспешно закрываемая дверь. А так — только ветер гуляет по улицам, вороша странный мусор.
Нигде и никогда Конан не видел столько павлиньих перьев — перепуганные горожане на всякий случай спешили избавиться от опасных украшений.
Верёвка с металлической «лапой снежного барса» на конце легко зацепилась за колонну, подъём не доставил ни малейших затруднений. С кинжалом, на время подъёма зажатым в зубах, Конан выпрыгнул на внешнюю галерею, одновременно выхватывая длинный меч из заплечных ножен. Но предосторожности оказались излишними — галерея была пуста. Краем глаза отметив, как быстро и бесшумно заполняется тянущийся вдоль всего фасада узенький балкон карабкающимися через невысокую балюстраду фигурами бойцов, Конан осторожно прошёл сквозь высокую арку в нечто вроде зала со ступенчатым возвышением по центру. Зал тоже был пуст. Оно и понятно — снизу смутно доносились невнятные крики и шум. Конану даже показалось, что он разобрал далёкое: «Именем короля Сабатеи!».
Охраны у трёх ведущих в глубину дома дверей не было тоже.
Беспечный народ эти жрецы! Заходи, кто хочешь, бери, что хочешь…
По внутренней лестнице возглавляемые королем Аквилонии гвардейцы спустились, не встретив ни малейшего сопротивления. Потому что вряд ли можно всерьёз поименовать настоящим сопротивлением юного и отвратительно вооружённого нахала, по какой-то нелепой причине вообразившего себя воином. Юнца отключили лёгким ударом копейного древка в висок, даже не позволив ему обнажить свой смехотворный меч. А вывернувшейся откуда-то и уже совсем было собравшейся заорать служанке зажали рот широкой воинской ладонью. А потом ещё немножко потискали — уже несколькими ладонями, быстро, по деловому, но очень эффективно. Так, что оставленная с приоткрытым ртом девица напрочь позабыла, для чего она этот самый рот открывала, и только смотрела вслед гвардейцам с восторгом и надеждой.