Страсть Клеопатры

Райс Энн

Что ж, так тому и быть.

Она была существом, неподвластным законам природы. Кто он такой, чтобы применять к ней законы человеческие?

– Это был несчастный случай? – все-таки спросил он. – Ну, когда ты так страшно обгорела?

Это были его первые слова за последний час. Ветер наконец утих и больше уже не уносил в сторону возбужденные разговоры рабочих, собравшихся неподалеку от их палатки. Их волнение было вполне объяснимо: ведь она пообещала им часть тех несметных сокровищ, к которым вела их весь сегодняшний день.

– Да, несчастный случай, – подтвердила она. – Это был прискорбный несчастный случай.

Она могла ничего не объяснять больше.

Значит,

все закончилось плохо. Наверное, даже трагично. С этим бессмертным Рамзесом уже и так связаны две печальные кончины, и она просто не хочет выносить на свет еще одну. Однако в те первые часы после своего чудесного исцеления она потихоньку давала ему понять, что речь идет о мести. И он вдруг отчетливо уяснил, что готов сделать для нее все, о чем бы она его ни попросила.

– Значит, ты хочешь встретиться с этими людьми снова? – спросил он, уже зная наперед, что она, скорее всего, собирается причинить им вред.

Некоторое время она неотрывно смотрела на него. Ему хотелось верить, что она оценивает его, пытается определить, достойный ли он компаньон теперь, когда она все ему рассказала. Он догадывался, что это маловероятно, и это причиняло ему боль. Было тягостно сознавать, что она, погруженная в какие-то свои сокровенные мысли, смотрит сквозь него куда-то дальше.

– Всему свое время, – глухо сказала она. – Всему свое время.

– А что ты собираешься делать теперь?

– Хочу почувствовать себя живой, Тедди. – Ее улыбка доставила ему не меньшее удовольствие, чем прикосновение ее ноготков к его спине. – Я хочу почувствовать себя живой вместе с тобой.

Еще ни одни слова на свете никогда не наполняли его сердце такой радостью.

2

Венеция

Рамзесу казалось, что это сон. Он никогда не видел более изумительного города. Он стоял перед окном и восторженно таращился то на тянувшийся напротив него, по другую сторону Гранд-канала, бесконечный ряд дворцов, то на ясное синее небо над головой, то на темно-зеленые воды внизу. Под ним проплывали изящные черные гондолы, забитые нарядно одетыми европейцами и американцами, которые с благоговением и энтузиазмом глазели на то же диво, которое пленяло и его, лишая дара речи. Сколько вокруг пестрых дамских шляп, украшенных перьями и цветами! А на берегах каналов играли буйством красок пышные цветочные базары. Ах, Италия! Ах, настоящий рай! Он улыбнулся, в очередной раз испытывая досаду оттого, что не может достаточно быстро осваивать современные языки, чтобы иметь возможность в полной мере описать все эти красоты, используя богатства местного наречия. А ведь есть же уникальные, особенные названия и ныне поблекших оттенков старинных зданий, некогда выкрашенных в красные и темно-зеленые цвета, и всевозможных архитектурных элементов, этих декоративных арок и балконов, и стилей всего этого многовекового искусства, и периодов истории, когда это было построено.

Ах, великая земля, прекрасная земля, удивительным образом сумевшая на протяжении всей своей истории породить крупнейшие мегаполисы, в которых простолюдин и человек благородных кровей могут в равной степени свободно любоваться местными красотами. Он жаждал увидеть больше, жаждал охватить целый мир, но при этом ему не хотелось уезжать отсюда.

Полуденную жару постепенно унес свежий бриз с Адриатики. Венеция оживала после сонной сиесты. Пора и ему выйти в город.

Он задернул зеленые шторы и вернулся в роскошную спальню, которая сама по себе казалась ему

просто волшебством, настоящим сказочным сокровищем. В этих ярко расписанных комнатах прежде жили короли с королевами – по крайней мере, ему так сказали.

– Это достойно тебя, дорогой мой, – сказала ему Джулия, когда он поселялся сюда. – А цена значения не имеет.

А своей Джулии он полностью доверял.

«Стратфорд Шипинг», огромная корпорация, которую она унаследовала после смерти отца, вновь приступила к работе под бдительным надзором ее сострадательного дядюшки, так что денег у них, как она заверяла Рамзеса, всегда будет с избытком. Но во времена Рамзеса такую роскошь было невозможно купить ни за золото, ни за серебро.

Полы с узорчатым паркетом, твердым и блестящим, как шлифованный камень, инкрустированная кровать и туалетные столики с отделкой из полированной бронзы, и эти зеркала, ах, эти огромные зеркала! Куда бы он ни взглянул, повсюду в этих больших темных зеркалах он видел свое отражение – слегка улыбающееся лицо, словно по другую сторону каждого из этих стекол жил и дышал отдельный его двойник.

Вне всяких сомнений, это была славная эпоха, органично впитавшая в себя культурные ценности многих славных эпох, на протяжении которых он спал в своей гробнице в Египте, потерянный во времени и лишенный сознания; тогда ему даже присниться не могло, что впереди его ждут подобные чудеса.

Рамзес Проклятый, который скорее бы согласился навеки почить, чем стать свидетелем полного падения Египта. Рамзес Проклятый, который с самого начала знал, что после погребения, когда его укроют от лучей солнца, он станет бессильным и будет пребывать в дремоте, бесконечной дремоте, до тех пор пока беспечные смертные будущих эпох опрометчиво не вынесут его мощи к солнечному свету.

Здесь, в тишине и спокойствии, он с упоением размышлял о том, что пришлось ему пропустить за эти годы и что сейчас буквально зачаровывало его своей новизной, куда бы он ни повернулся.

Но его уже ждали возлюбленная Джулия и Эллиот Саварелл, ждал весь город; Рамзесу предстояло снова проплыть по этим очаровательным водным улицам к площади Святого Марка, чтобы вновь войти в ту церковь, где он увидел Джулию в первый раз, едва не упав при этом перед ней на колени. В этой стране повсюду были возведены церкви, наполненные скульптурами великих мастеров и картинами невообразимой красоты и совершенства, но ни одно из этих священных мест не подавляло его своим величием настолько, как собор Святого Марка.

Он быстро привел себя в порядок, поправил черный галстук на шее и надел золотые запонки, которые ему подарила Джулия. Затем провел щеткой с перламутровой ручкой по своим густым каштановым волосам и нанес на гладковыбритое лицо чуть-чуть одеколона. В зеркале перед ним стоял типичный европеец, мужчина с загорелой кожей и сияющими синими глазами; в этом облике не было ничего от грозного правителя, которым он был для многих тысяч человек в те далекие времена, когда он даже представить себе не мог ничего подобного в сегодняшней жизни.

– Рамзес, – глядя на свое отражение, произнес он вслух. – Никогда, никогда больше не погружайся в тот пассивный и лишенный надежды сон. Никогда. Что бы этот мир ни предлагал тебе, что бы он с тобой ни делал. Запомни это мгновение и торжественно поклянись здесь, в этой спальне в Венеции, что встретишь грядущее мужественно, что бы тебя ни ожидало впереди.

Пружинистой походкой он спустился по широкой мраморной лестнице и, пройдя сквозь оживленное фойе отеля, направился в сторону причала.