Страсть на холсте твоего преступления
Шрифт:
Наблюдала за дедушкой в больничных штанах и рубашке, еле передвигающимся на ногах, с помощью медсестры, но продолжающим улыбаться и говорить милые шуточные вещи. Он не отчаивался, как бы не понимал тяжесть своего положения. И горечь в горле не давала мне покоя, мне хотелось одновременно облегчить боль человека, как и смеяться с его бодрых шуток.
Меня выбил из раздумий скрип машины, подозрительно отличающийся от тишины больничного сада. Я развернулась в сторону шума и увидела трех людей, выбегающих из черного минивэна. Если бы не ситуация, в которой я нахожусь последние два месяца, я бы спокойно отошла от опасных людей. Но я была с Харрисом, я была
— Хендерсон! Это я, — будто услышав знакомый голос, я резко останавливаюсь и оборачиваюсь назад. Ноги ватные, а тело, напряженное. Раздаётся выстрел, от которого я скашиваю ноги, зажав уши руками. Самосохранение, по которому я прижала руки к голове.
— Беги, Тереза, — в больничных дверях появляется высокий силуэт Харриса, и я расширяю глаза. Преследователь в черном капюшоне, позади которого бегут незнакомые мне люди приближается. Я прищуриваюсь и не могу узнать черты лица.
— Кто Вы?
— Я, это я, Тереза. Иди ко мне, — кричит знакомый голос. Я оборачиваюсь на Харриса, который рывком движется ко мне. Его тело напряжено, кулаки сильно сжаты, а глаза сужены до невозможности. Он зол. Или боится? Я опускаю руки, не зная, как поступить. Я была в безопасности все те месяца, что Харрис украл у меня. Но на другой стороне стоял узнаваемый в памяти голос, будто он принадлежал кому-то близкому. Я стояла в ступоре, наблюдая за фигурами с двух сторон от меня.
— Не делай глупости, Тереза. Беги ко мне, — злобным, но приятным голосом приказывал Харрис. Его тон всегда был приказным, даже в самых будничных ситуациях. Его руки согнуты в беге, волосы растрёпанные, но он по-прежнему выглядит, словно кельтский бог. Притягательный, манящий соблазнитель.
Я делаю шаг к нему и сразу же оказываюсь схвачена его рукой. Харрис прижал меня к себе, опуская сильную ладонь на мою спину и защищая меня. Три томных, глухих, пронзительный выстрела, и я дергаюсь. Харрис стрелял. Стрелял прямо над моей головой в тех, кто преследовал меня. Я сжимаю в кулаки его черную рубашку и дрожу, боясь поднять глаза.
— Мне не все равно, — он учащенно дышит после бега, продолжая держать меня в объятиях. Вокруг кричат люди, опасающиеся звуков выстрелов, и я полностью их понимаю. Я не была готова. Не была готова к звукам выстрела, словно готовящие меня к смерти.
— Что? — шепчу я, продолжая утыкаться в запах дерева, окутывающий меня в безопасное волокно.
— Мне не все равно на то, что с тобой может случится, — признается Харрис, и я осмеливаюсь поднять голову, заглядывая в честные голубые глаза. Приоткрыв губы, я подолгу рассматриваю блеск в его глазах от яркого солнца.
— Ты полная моя противоположность, Харрис. Бесчувственный, холодный
— Это не значит, что мне будет всё равно на тебя, — его запыхавшийся голос звучит маняще, он облизывает засохшие губы, и я сглатываю.
— Ты не мараешь руки убийствами, — шепчу я, всё ещё пораженная случившимся. Я боялась разворачиваться, так как осознавала о мёртвых людях, которых он без раздумий лишил жизни. Тремя чёткими выстрелами над моей головой… Я дёргаюсь, заставив его руку сжаться крепче и прижать моё тело к его.
— Ты моё исключение, девочка. Одно маленькое, надоедливое и рыжее исключение, — произносит он, разгоняя сердцебиение и заставляя меня затаить дыхание. Он был так близко, в его объятиях я была защищена со всех сторон. Было глупо задумываться о другом варианте, кроме как объятия Харриса. Я отступаю на шаг, вспоминая про окружающих людей, но он прижимает меня обратно.
— Не смотри. Если тёмный час бывает перед светом.
Где же свет? — говорит и заглядывает мне за спину, где, вероятнее, лежат тела. Наша ночь в бухте была затишьем перед бурей. Тёмный час перед светом. Я закрываю глаза и отдаюсь владению мужчины, потому что слабое тело отказывается идти. Харрис придерживает меня, заводя в пахнущую больницу, где меня тут же хватают медсестры. Я держалась за рубашку Харриса, а потом он опустил меня на стул. Я удобно села и стоило мне поднять глаза, как меня окружала только медсестры и взрослый врач. Я взглянула в конец коридора, увидев уходящую спину Харриса. Моего света. Моего незнакомца в тёмной рубашке. Моего тёмного незнакомца.
— Они знали, где мы находимся и где будем находиться. Они следили не только за Эйвоном, он скорее был отвлекающим манёвром. Главной целью останешься ты, Тереза, — мы летели уже третий час и его нравоучения о опасности в Италии, и возможных опасностях в Ирландии не переставали вылетать из пухлых губ.
— Мне плевать, я могу за себя постоять. У меня есть охрана, я буду под защитой, — говорила я в ответ, заставив его желваки заходить ходуном. Бледный Эйвон сидел рядом со мной, поедая нарезанные дольками грейпфрут. Запах цитруса щипал ноздри, от чего я морщилась и выглядела нелепо, а не уверенно.
— Охрана? Кто? Твой излюбленный итальянец? — Харрис сверкнул глазами, и я хмыкнула. Конечно, он знал об Энцо, так как у этого мужчины была доскональная информация обо мне и моей жизни.
— Именно. Знаешь, сколько мы не виделись и сколько новых возможностей защиты он поможет мне освоить? — я пылала, когда видела гнев на его лице. Меня возбуждали его эмоции. Он рывком отстегнул ремень и двинулся ко мне, заставив меня сделать то же самое.
— Прошу, займите свои места, — торопливо подбежала стюардесса.
— Что? Ты злишься на меня? Тебе не нравятся мои слова, Харрис? Успокойся и посмотри на белье новенькой стюардессы, тебе ведь это так нравится! Извращенный фетишист! — бурчала я, размахивая руками. Он рывком взял меня за руку и отойдя к своему креслу, сел, притягивая меня к себе. Я с глухим криком плюхнулась на его колени. Он молча сцепил мою талию ремнем, заставив тело буквально вжаться в его рубашку. Харрис опалил моё лицо дыханием, и я замолчала от неожиданности.
— Так устроит? — спросил Харрис у стюардессы, поднимая к ней голову. Она растеряно оглянулась и поняв, что спорить с мужчиной бесполезно, кивнула. Эйвон молча откусывал грейпфрут, смотря на нас с интересом и наклоненной головой.