Страсть принцессы Будур
Шрифт:
– Но твой гарем – подлинное украшение подлунного мира! Ни у кого из царей нет таких прекрасных наложниц!
Теперь в слащавом голосе визиря слышалось и возмущение. Да, визирь знал, о чем говорил, – частенько евнухи, задобренные щедрой мздой, приводили в покои визиря царских наложниц (эту часть дворца визирь уже давно считал своей… мечтая, впрочем, о том дне, когда назовет своим и тронный зал).
– Они прекрасны, да… Но скучны. И утехой служат лишь на ночь. А с приходом дня мне хочется видеть рядом с собой не кукольное личико… И слышать не «слушаю
Визирь подумал, что нет для мужчины слаще слов, чем «слушаю и повинуюсь!», но предпочел промолчать.
Царь тоже замолчал. Легкий ветерок достиг покоев и нежно коснулся его лица. Это дуновение словно обожгло его. Мысли обрели стройность, и вдруг Шахраману показалось, что из тягучего болота его лодчонку вынесло в стремительную реку. Он принял решение.
– Повелеваю – собери диван и распорядись, чтобы готовили посольство. Я собираюсь в путь. Надеюсь, что через неделю караван уже будет в дороге.
– О всемилостивейший, куда же ты собираешься?
– На юг от Магриба. Туда, где великое Серединное море омывает Черную землю, Кемет.
Визирь заголосил, как торговцы на базаре.
– О царь всех царей, зачем ты отправляешься в это далекое странствие сам? Отчего не отправишь туда меня, своего верного раба?
Царь Шахраман посмотрел на визиря с насмешкой:
– Да, ты прав… Разумнее было бы отправить тебя, да не забыть снабдить походной казной, походным гаремом и отрядом из поваров и виночерпиев. Ибо твоя страсть к дару виноградной лозы, постыдная для правоверного, стала уже известна всем не только в стенах дворца, но и на шумном базаре.
Визирь начал краснеть. Слов у него не осталось – да и какие слова помогут, когда сам царь называет тебя в лицо презренным и недостойным?
А Шахраман продолжал:
– В это путешествие я отправляюсь сам не потому, что ты, визирь, меня обманываешь… Ибо кто не обманывает? Я решил отправиться с посольством к моей кормилице – прекрасной и мудрой Айше. Она уже немолода, но ее уму может позавидовать и мой диван, и все звездочеты мира, вместе взятые.
– Но мудрая Айше не царица… А ты, великий царь, можешь отправлять посольство лишь к равным тебе.
– Айше – если ты забыл, презренный, – тетушка правителя земли Мероэ. Она воспитала женщин царского рода и оказала моим родителям честь, вскормив меня. А потому я отправляюсь к ней сам. Но и ты не останешься здесь, в столице Ай-Гайюры. Ты же отправляйся в северные земли, которые уже заждались посланника от меня. Секретное письмо я тебе передам завтра на закате. Можешь идти готовиться к долгому странствию.
И визирю только и оставалось, что низко поклониться и пробормотать: «Слушаю и повинуюсь!» Пока, к сожалению, не он был хозяином тронного зала, и, похоже, сможет стать им еще не скоро…
А царь Шахраман мысленно уже распрощался со лживым и жадным визирем. Теперь он думал о стране Мероэ – о ее жарких ветрах и медленной реке, о том, как примет его названный брат, племянник доброй Айше. Но более всего царь Шахраман размышлял о настоящей
Не обманули ожидания мудрого царя Шахрамана. Уже через неделю унылые верблюды достигли города городов, столицы страны Мероэ. Говорили, что город этот прекрасен, как возвышенная мечта, и богат, как дочь магараджи. Так ли это, царь Шахраман не знал. Он видел только мозаичные мостовые, по которым ноги несли его к жилищу мудрой Айше, кормилицы царей и воспитательницы цариц.
– Что привело тебя в наши края, мальчик мой? – голос Айше звенел от радости. – Не ждала я тебя. Думала, что навеки разошлись наши пути. Слышала я, что страна твоя богата и покойна. А народ радуется такому мудрому и щедрому правителю.
– Как я рад видеть тебя, тетушка! – губы Шахрамана коснулись руки Айше. – Да, мой народ не бедствует, а я, быть может, не так уж мудр, но не скареден.
В пиалы полилось молоко, что аппетитно пахло грушами. Это был секрет умной женщины. Она откармливала козу фруктами, и потому молоко частенько пахло грушей или яблоком, фиником или урюком.
Царь Шахраман вдохнул этот забытый аромат – и словно вернулся в те далекие дни, когда Айше в саду потчевала его молоком и лепешками с медом. Воспоминания были такими сладкими, что на минуту царь даже прикрыл глаза – и словно наяву увидел тот уголок в дворцовом саду… Сейчас деревья разрослись и даже в самый жаркий день там было прохладно.
«Почему я так давно не был там? – спросил себя царь. – Ведь это мой сад… Почему я вершу суд в душных покоях за закрытыми ставнями? Почему более не радуюсь таким мелочам, как лепешки с медом или пение птиц в ветвях старой смоковницы? Почему я стал таким сухим и скучным? Куда делся тот решительный молодой мужчина, который ступил на престол пятнадцать лет назад?»
Не было ответов на эти вопросы, как не может быть ответа на вопрос, почему течет время. Оно уходит очень быстро, унося молодость, но принося опыт. А вместе с опытом приходит и осмотрительность… А за осмотрительностью торопится осторожность, а за ней уже и ее старшая сестра – трусость. Царь Шахраман был опытен и осмотрителен, но очень не хотел дожить до трусости…
– Я пересек Серединное море и пустыню, что отделяли меня от твоего порога, тетушка, для того, чтобы выслушать твой совет.
Айше усмехнулась:
– Неужели правитель прекрасной страны Ай-Гайюры нуждается в совете?
– Нет, совет нужен не правителю и не царю. Совет нужен мне, твоему воспитаннику.
– Ну что ж, мальчик мой, тогда садись рядом, попей молока и поведай мне, какая тревога погнала тебя через море и страны.
И царь Шахраман, не скрывая, рассказал своей кормилице о том, как тревожит его пустой дворец. Вернее, не пустой дворец – а пустота вместо души дворца.