Страсть с повинной
Шрифт:
— Но ведь ты собиралась ночевать, Ребекка. Ты ведь хочешь меня, и сама знаешь, что хочешь.
Она увернулась от него, а когда он попытался последовать за ней, оглянулась, зло сверкая фиолетовыми глазами.
— Я слышала, что ученые бывают сумасшедшими, но ты побил все рекорды, — произнесла она враждебно. — Я бы не пожелала тебя, даже если б ты оставался последним мужчиной на земле.
К ее удивлению, он расхохотался:
— Довольно странно звучит, принимая во внимание, что мы обручены.
Она взглянула ему в лицо: в его золотисто-карих глазах была издевка и еще что-то, чего она не могла понять. Затем весь абсурд ситуации внезапно поразил ее. Обручены? Что за насмешка!
— Ты ведь никогда не думал жениться на мне?!
Он прищурился:
— Фактически я не делал тебе предложения, а ты что думаешь по этому поводу? — В голосе его звучала насмешка.
Посрамленная, она не смогла ничего ответить. Он прав, и, повернувшись, она пересекла холл, спустилась вниз и, машинально собрав свои свертки со стола, бросила на него кольцо. Рука Бенедикта задержала ее уже в подъезде.
— Погоди, ты же не можешь ночью бродить по Лондону. Я отвезу тебя на станцию, — проговорил он довольно вежливо.
Она села в машину подальше от него, готовая криком кричать на весь мир от отчаяния, и непроизвольно , сжала кулаки так крепко, что суставы пальцев побелели. Незачем знать этому бесчувственному животному, какую боль он ей причинил.
— Я отвезу тебя в Оксфорд, — сказал Бенедикт, нарушив ледяное молчание.
— Нет, спасибо. У меня есть обратный билет на поезд.
— Ну и что? На машине быстрее. — Он бросил на нее косой взгляд, мрачная улыбка кривила его губы. — Я люблю сидеть за рулем.
Самодовольное высокомерие этого человека поражало ее.
— Но мне неприятно ехать с тобой, — вырвалось у нее. — Чем быстрее я избавлюсь от твоего злобного присутствия, тем будет лучше для меня.
Его сильные руки сжали руль, и он развернул машину в направлении к станции.
— Вероятно, это твой комментарий к разрыву нашей помолвки? — спросил он, бросив в ее сторону внимательный взгляд.
С горьким сарказмом она ответила ему его же словами:
— А ты что думаешь?
Он остановил машину у вокзала. Ребекка нажала на ручку дверцы.
— Подожди, Ребекка. — Повернувшись на сиденье, он взял ее за плечи; темные глаза изучающе впились ей в лицо. — Я не имел в виду… — Он замялся. Она ни разу не видела его неуверенным и, несмотря на желание уйти, против воли замешкалась. — Я не думал, что все так закончится, и… если будут какие-нибудь осложнения… я тебе помогу.
У нее вырвался истерический смешок. Осложнения? Что за чушь? Она будет страдать всю оставшуюся жизнь.
— Нет, спасибо, спасибо.
— Я настаиваю, Ребекка. Если ты будешь беременна, я хочу об этом знать.
Она побелела как полотно. Неужели она так ничего ему и не ответит? Собрав все свое самообладание, она вскинула голову и отчеканила:
— Ты знаешь, Бенедикт, я, вероятно, произвела на тебя впечатление круглой дуры, но это не так. Ты сам однажды заметил, что я великий организатор. Еще неделю назад я начала принимать противозачаточные таблетки. Так что не волнуйся. — Не дожидаясь ответа, она открыла дверцу и вышла из машины.
Бенедикт не пытался ее остановить. Она быстро зашагала прочь, выпрямившись, с высоко поднятой головой, и ни разу не обернулась. О Боже, молилась она, дай мне силы. Мне бы только сесть в поезд и добраться до дому раньше, чем я свалюсь.
Ребекка сидела, съежившись, у окна вагона, глядя в темноту; огни города слепили ей глаза. Она была в шоке, в состоянии оцепенения, но где-то в темных тайниках ее сознания притаилась непереносимая боль. Мысли вернулись в прошлое, и печальная улыбка тронула ее губы. Гордон Браун! Бедный, нежный, заботливый Гордон. Он пришел бы в ужас, если б узнал, как Бенедикт распорядился его кольцом…
Это случилось летом, до того, как она начала слушать курс в университете. Ее отец проводил отпуск дома в Дэвоне. Сидмауз, маленький приморский городок, славился фестивалями народной музыки, а ее отец был поклонником этого жанра.
В середине июля, в первую неделю каникул, Ребекка и повстречала Гордона Брауна. Она шла по берегу, наслаждаясь солнцем и морем, когда ее чуть не сбила стрела ялика, раскачивающаяся во все стороны от ветра; она вовремя пригнулась, но все-таки упала на спину, поскользнувшись на гальке.
Молодой парень, высокий белокурый Адонис, выскочил из воды и помог ей подняться. Вот так они и подружились. Он сказал ей, что учится на первом курсе университета в Эссексе, а когда она скромно призналась, что собирается в сентябре поступить в Оксфорд, назвал ее «гигантом мысли».
В последующие недели они виделись чуть ли не ежедневно. Он учил ее управлять яликом, они гуляли в окрестностях городка, завтракали в маленьких ресторанах в прелестных деревеньках — Ситон и Бир. Им было хорошо вместе. Ее новый приятель гордился своей малолитражной красной автомашиной, в ней они разъезжали по Дартмуру и вокруг него.
Она почти никогда не видела его по вечерам: вечера он проводил с матерью. Раза два он просил Ребекку составить им компанию, но она отказалась. Вечерами она оставалась с отцом.
Он мало рассказывал о своей семье. Она знала лишь, что его мать француженка, но живет в основном в Англии, так как отец у него англичанин. Гордон проводил каникулы с матерью потому, что его отец и старший брат погибли и мать так убивается, что он должен заботиться о ней. Гордон признался, что тоскует по отцу, но со старшим братом, родным по матери, он никогда не был особенно близок, зато мать души в нем не чаяла.