Страсти болотные
Шрифт:
– Действительно, – надул щёки Бытин, обращаясь к Ане уже миролюбиво, – про неё мы и забыли.
Пужаный встретил Сизова приветливо: за прошедшие сутки (что бывало очень редко) работы для отдела существенно не прибавилось, отчего он мог слегка расслабиться и заняться “мелочёвкой”.
– Садись-ка, доложи подробнее, – протянул руку и указал на стул Пужаный. – Надеюсь, что в этом деле больше жертв нет, кроме свихнувшегося Задии?…
Сизов крепко пожал руку начальнику и неторопливо уселся. Ещё по дороге он обдумывал: как бы убедить скептически настроенного к этому делу Мироновича, что всё серьёзнее, чем предполагалось. Не было здесь трупов, кражи и других веских оснований
Выслушав Сизова о том, что же произошло на даче чиновника, о первых догадках и версиях, Пужаный расслаблено усмехнулся:
– Найдите этого… Сироткина, где-то я уже слышал эту фамилию, и будем закрывать дело: обычная “бытовуха”. У нас работы посерьёзнее достаточно. А наркотики… – это фантазии. У человека нервная работа: как тут без успокоительного. С бабами же своими – пусть сам разбирается. В общем, даю тебе ещё один день и сворачивайся! – твёрдо закончил Пужаный.
– Так… точно, – пожал плечами Сизов, – разрешите идти?
– Иди и без фантазий.
Козырнув, Сизов вышел. Он остался крайне недоволен разговором. Кроме того, появилось ощущение, что Пужаный спешит закрыть дело Задии, не хочет копать глубоко. Он вспомнил, что зам мэра уже мелькал в некоторых делах, связанных с выделением и продажей государственных земель, со строительством в запрещённых местах и т.д. Но прямых улик о каких-то махинациях и злоупотреблении служебным положением будто не выявили. И сейчас, очевидно, кто-то не хочет, чтобы в чиновничье болото городской мэрии влезали посторонние, тем более, милицейские сыщики. Такая неожиданная мысль укрепила стремление Сизова продолжить поиск причин странного сошествия с ума видного человека. Обнадёживала и последняя фраза начальника про Сироткина. “Значит, Пужаный не совсем уверен в своём скептицизме!” – отметил Гордей.
– Надумали? – стараясь быть бодрым, спросил коллег Сизов, входя в кабинет.
Те сидели за столом и неспешно попивали чай, закусывая печеньем “Привет” местной пищевкусовой фабрики “Сладкая жизнь”.
– Можно отметить одно, – глотнув чая, первым высказался Бытин, – в папке находятся некоторые копии служебных бумаг и договоров и в ней явно рылись. Более того, судя по оставшимся мелким клочкам бумаги, некоторые листы вырваны – очевидно, в спешке. Вытащить их можно было и аккуратно. А вот как эти бумаги причастны к сумасшествию?… мыслей пока не возникает. Вариантов может быть множество.
– Но могут быть! – вставила своё Аня.
– Да, – подходя к окну и выглядывая наружу, задумчиво сказал Сизов, – тут тоже что-то есть. Но, если мы не найдём за сутки убедительных аргументов в пользу дальнейшей разработки этой бытовой истории, то займёмся другими делами…
Затем он коротко передал суть разговора с полковником.
– Пужаный не приемлет здесь криминала, это ясно. Зачем бороться с сорняком, который ещё не вырос. Старая наша болезнь… – не очень огорчился Бытин, поняв настроение Гордея. – Ну, хотя бы Сироткина поищем! Кстати, сейчас назревает перерыв: разрешите, товарищ начальник, сбегать домой отобедать.
– Где же твой знаменитый “тормозок”?
– Да… – замялся Аксён, – с утра плохо позавтракал…
– И уговорил обед до обеда, – смеясь, каламбуром подхватила Аня.
– Иди уж… – усмехнулся и Гордей.
Не успел сержант выйти, как девушка лукаво глянула на капитана и сказала:
– Вы обещали привести пример из уголовной практики на предмет поздней любви!
– А ты и не забыла?
– Отметила в блокноте…
– Тогда слушай, только коротко, – присел Гордей к столу, а за ним и Аня.
– …В посёлке пропала девушка восемнадцати лет, некая Алина. Постепенно остановились на двух версиях: самостоятельный уход из дома и маньяк-убийца. Больше склонялись к первому, так как фактов деятельности последнего, во всяком случае пока, не имелось. Да и девушка была обычной внешности, но… Бросилось мне в глаза, что в её облике проскакивало что-то от… богоматери. Может потому что ходила в платке? Его, как выяснилось, надевала, чтобы скрыть шрам на лбу, оставшийся от падения в детстве. Прорабатывая версии пришлось переговорить со многими людьми из этого посёлка. В частности пытался выяснить, с кем Алина встречалась, влюблялась ли, кто за ней ухаживал… Но девушка была тихой, скромной, доброй; больше любила книги, чем парней, гуляла с молодёжью редко. И только одна бабуля шутя сказала, что такую тихоню мог полюбить только престарелый Корней – “уж очень на неё глаза пялил”. Корней жил по соседству, через дом, и отличался странностями: верил в какую-то экзотическую религию, связанную с преклонением перед женщиной-матерью. Так рассказывала старушка, которую я выслушал до конца из чувства вежливости. Почему я всё же решил проверить этого Корнея? Сейчас и не помню…
– Она оказалась у него? – расширились глаза у Ани.
– Да. Выяснилось, что дед был по уши влюблён в Алину, именно из-за её сходства с богоматерью. А религия у него была своя, простая, хотя и не новая: верил не в Христа, а в его мать Марию. В общем Корней заманил Алину в дом, напоил снотворным и устроил её в подвале.
– Неужто измывался, дедуган?
– А вот этого не было. Хорошо кормил, снабжал книгами по её вкусу, даже телевизор установил, и… молился на Алину как на икону. Когда мы её нашли, девушка долго плакала и непонятно отчего больше: радуясь возвращению в мир бренный или горюя, что деда посадят.
– Как же обошлись с дедом?
– Отпустили на поруки… подмосковным монахам. Но Корней не доехал до монастыря и умер в дороге… Вот так бывает, – закончил Гордей.
Аня задала ещё несколько вопросов, старательно записала услышанное в блокнот, и они вышли из кабинета. Находясь вод впечатлением, Аня выглядела задумчивой: что-то её тронуло в этом рассказе…
Глава 4. Изобретатель-самоучка
Село Квашеное расположилось в глубине Бургородской области, на краю смешанного леса, в котором, правда, в большинстве преобладали хвойные деревья.. Лес окаймлял внушительное болото и тянулся неровной, изогнутой линией, пересекаемой просеками и извилистыми дорогами, разной степени “наезженности”. Между лесом и селом проходила дорога с “твёрдым ямочным” покрытием, именуемая сельчанами “трассой”. От неё ответвлялся кусочек грунтовки, ведущей в село.
С недавних колхозных времён село считалось “неперспективным”. Хотя и разместилось оно не в низине, но влажная почва мешала нормальному разведению популярных овощей и фруктов. Местный неприхотливый народ приловчился, конечно, осушать примитивным дренажом землю-кормилицу, но для колхозного размаха чего-то не хватило: то ли средств, то ли желания руководства, то ли энтузиазма трудящихся. Тем не менее, несколько десятков деревянных домиков разной степени ветхости под крышами деревянными, шиферными и даже когда-то железными, выстроились вокруг изогнутой, холмистой дороги, образуя улицу. Дома с усадьбами, огороженными плесневелыми дощатыми заборами, с развесистыми яблонями, грушами и вишнями внутри, стояли просторно, поэтому улица была так широка, что по её центру уместилась цепочка болотистых луж. В них дотемна резвилась пернатая живность: утки и гуси. С ними миролюбиво соседствовали представители мелкого и крупного рогатого скота, как-то: коровы, телята и козлики с овцами.