Страсти болотные
Шрифт:
Гордей оглянулся и увидел аккуратненького, в тёмно-синем фартуке вахтёра-сторожа Ваську. Тот переминался с ноги на ногу и явно жаждал пообщаться с милиционером. Сизов мысленно отметив Васькину аккуратность, призывно кивнул своей свите – Бытину и Ане – и скомандовал сторожу:
– Давай хозяйку!
Васька засиял сморщенными глазками от оказанного доверия и с готовностью препроводил прибывших вместе с персоналом “Скорой” к Пульхерии Прокловне.
Дальнейшее для опытного работника уголовного розыска было делом несложной техники. Выяснив у расслабленной от успокаивающих уколов хозяйки дополнительные детали, подробно расспросив о планировке особняка, приступил, говоря сухим милицейским языком “к проникновению в закрытое помещение”.
По приезде, уже после первых слов врача Грубова, Гордей почувствовал привычное волнение и нарастающий азарт следопыта, что всегда испытывал в начале любого следственного дела. В этом случае он начинал раздваиваться на две половины: одна слушала свидетелей, врачей, экспертов и других специалистов, а другая уже анализировала услышанное, задавала вопросы, готовила вариантные ответы.
Поначалу случившееся воспринималось обыденным, бытовым происшествием. Так думал и начальник Сизова – Мирон Миронович Пужаный, полковник отдела УГРО (отдел недавно сформировали, поэтому с названием не определились). Пужаного отличала безупречно подогнанная форма, тоненькая полоска усов и темпераментный взгляд. Он давно пользовался покладистостью Гордея, готового выполнять любую, самую неблагодарную розыскную работу. Поэтому поручил именно ему эту “невзрачную бытовуху”. Что это так, Пужаный, немало поработавший а розыске, не сомневался. Хотя смущало участие в происшествии зама мэра города, но начальник давно считал, что “верхи со сливками” частенько “от избытка грошей бесятся”.
Влезая в раскрытые створки окна (Васька, к счастью, летом не закрывал свою “конуру”), Сизов анализировал первые полученные сведения. Во-первых, по словам Пульхерии, за Кимом Вагановичем до сих пор не замечалось нервных срывов, даже мелких. По дороге Васька успел поделиться, что таким не помнит хозяина за все годы службы. “Даже во время прошлогодних выборов, когда, казалось, команда будущего мэра не доберёт голосов, Ким Ваганович обращался со мной обычным манером.... – тут вахтёр замялся, – даже заморским шнапсом угощал”. И остальная прислуга подтвердила уравновешенность и спокойную строгость хозяина. Горничная-разнорабочая Фаина хотела, было, привести какой-то дополнительный аргумент в пользу нервного и физического благополучия Вагановича, но неожиданно стушевалась… Этот эпизод Сизов для себя отметил автоматически.
Второе, что тревожило, возможность наличия трупа бизнесмена Нила Сироткина. О его подозрительном посещении, предшествовавшем помешательству чиновника, опять же поведал Васька. После начала событий, ознаменованных выстрелом, бизнесмена никто больше не видел. “Очевидно, Сироткин, вернее его тело, находится в рабочем кабинете на втором этаже”, – рассуждал Гордей, отряхиваясь и помогая влезть пыхтящему Бытину.
Васька проник в дом последним и, следуя за Сизовым, шёпотом инструктировал о расположении комнат и коридоров. Поразила необычная тишина, прерываемая равномерными, монотонными звуками, напоминающими послеобеденный храп борова в каком-нибудь сельском сарайчике. Сизов был родом из деревни и эта ассоциация невольно пришла в голову. Стараясь как можно меньше шуметь, “группа захвата’ двинулась по коридору, ведущему к прихожей. Битые стёкла, разбросанные вещи и ружьё у окна – то, что увидел Сизов и его помощники. Хозяин отсутствовал. Храп усилился и явно доносился со второго этажа.
– Он что – заснул?! – прошептал Бытин, выразив общее мнение.
– Вполне возможно… – поглядывая на лестницу, согласился Сизов. – После такого буйства иногда нападает спячка, тем более для нервных…
Это он! – подтвердил Васька. – Я его храп узнаю из тысячи, не впервой будить.
– Учитывая отсутствие ружья у буйного и его возможный сон, можно смелее, братья Христовы, подниматься на верх, – констатировал Гордей. – Возьми-ка, сержант, ружьецо и… прости нас вцеле грешных, Господи, двинемся перекрестясь!
Последние слова следователя, как и осенение себя широким крестом, вызвали заметное удивление Васьки и никак не подействовали на Бытина, уже знавшего некоторые привычки и склонности непосредственного начальника.
На второй этаж поднимались всё же не спеша, прислушиваясь к нарастающим “хро-хрю”. Для поиска кабинета Кима Вагановича, Васькина помощь не понадобилась: Сизов уверенно пошёл на звуки, несущиеся из прикрытой двери. Вскоре перед изумлёнными взорами вошедших предстала забавная, с драматическими мотивами, картина: удобно умостившись на мягком кожаном кресле, откинув голову и раскрыв рот – натужно храпел полураздетый мужчина, пожилого возраста. Перед ним на столе стояла откупоренная бутылка французского коньяка марки “Наполеон’ и недопитый хрустальный бокал. На полу в беспорядке валялись какие-то бумаги, вещи, осколки стекла от другого бокала. Окно было раскрыто настежь. Других тел, живых или мёртвых, сходу не наблюдалось.
Васька хотел кинуться к хозяину, но его остановил Сизов:
– Не суетись всуе, гражданин, пойди-ка лучше позови работников нервенного учреждения: пусть возьмут больного на обследование и последующее лечение.
А, может, он того… оклемается? – засомневался Бытин.
– Вот пусть в этом и разберутся. Потом и мы подключимся. Сейчас из него ничего путного не выудишь – стресс как минимум! – резюмировал Гордей, внимательно рассматривая комнату.
– А куда же девался гость, Сироткин? – успел задаться вопросом Васька, выходя из помещения.
На его многозначительный взгляд Сизов ответил ростом морщинок на широком лбу, означавших такое же недоумение.
– Сходи-ка, сержант, осмотри внимательно усадьбу, в особенности место под этим окном, – задумчиво попросил Сизов Бытина, продолжая осмотр, при этом он выглянул и в раскрытое окно.
Бытин по-военному чётко откозырял “есть”и вразвалку, но резво для его полноты, отправился выполнять задание. Сон Кима Вагановича не прерывался, как и художественный храп. Казалось, его сновидениям совершенно не мешали вошедшие люди.
Глава 2. Философ
К понятию “бизнес” Сергей Платонов, преподаватель марксистско-ленинской философии Бургородского госуниверситета, относился настороженно (сказывалось длительное советское воспитание, да и профессия обязывала), но с уважением. И чем более “развивался” социализм, тем уважение росло. Научные нестыковки коммунистической философии, которые уже давно мучили светлую голову Платонова, неумолимо вырывались наружу. Однажды на заковыристый вопрос хитроглазого студента: “Почему марксисты говорят только об антагонизме буржуев и пролетариев и ничего о том, что их объединяет, как следует из диалектического закона о единстве и борьбе противоположностей?” – Сергей Иванович помялся слегка и вдруг горячо заговорил. Суть дальнейшего хода лекции бала настолько неожиданна, что в огромной аудитории установилась предперестроечная, с похоронным запахом тишина.
– Да, буржуй, конечно, нехороший человек, – вполголоса начал Платонов, настороженно осматривая студентов и невольно переходя на народную лексику, – но без пролетария-трудяги существовать никак не может. Поэтому имеет меркантильный интерес, чтобы трудящиеся массы жили прилично, размножались качественно, дабы приумножали затем богатство капиталистической гидры, а вместе с ней и родного, пролетарского класса. Что мы и наблюдаем во многих современных странах Запада!
В дальнейшем, используя законы марксистской диалектики, Платонов незаметно даже для самого себя попытался логично доказать ошибочность главного постулата Маркса “о пролетариате, как могильщике буржуазии”.