Страсти по Фоме. Книга 2
Шрифт:
Еще немного мужественной скромности, что так рельефна на фоне сдержанности.
— Но применить оружие, княжна!
— Послушайте, граф!..
Княжна тоже решила быть терпеливой и сдержанной, поскольку безумие графа было для нее очевидно, и теперь их разговор напоминал беседу двух притворяющихся здоровыми сумасшедших.
— Я не знаю, что с вами произошло за это время, в каких фонтанах вы плескались, но по-моему вы сильно перенапряглись с вашими подвигами. Вам уже мерещиться черте что! Какие-то длительные галлюцинации! То я вас кусаю в бане, не подозревая об этом, то вы меня спасаете у фонтана, пока я сплю у себя в комнате!.. Может,
— Не делайте из меня сумасшедшего, княжна!
— Боже упаси! Но как еще прикажете вас понимать? Вам надо отдохнуть, граф…
Она мягко, но решительно указала ему на дверь.
— Мне очень жаль. Пригласить лакея?.. Нет? Тогда желаю вам спокойной ночи.
«Она меня уделала, я выгляжу как идиот. Но в чем дело?..» Он повернулся в дверях:
— А если я найду записку, княжна?..
Но это был слабый ход.
— Вы меня сильно удивите, граф.
— Доктор, у нее регулы! Иначе, я никак не могу объяснить её поведение. Может, здесь в Кароссе, это происходит с подвижкой сознания, с шизофренией памяти? То она бросается ко мне: «надо поговорить!» — и прижимается стервой, то выставляет, как… как…
Фома мучительно боролся с собственным достоинством. Достоинство победило.
— Еще как! — признал он. — Ты видел? Я давно не чувствовал себя таким идиотом. Пришел, блин, на свидание!.. Княжна, неужели я так долго?.. — Фома нервно хохотнул.
— Что наука говорит по этому поводу, Доктор? Объясни! Только не говори, что регулы у меня!
Объяснение Доктора ему не понравилось. Княжна, на докторский взгляд, вела себя совершенно естественно, ни одной фальшивой ноты, даже беспокоилась о здоровье графа. Выходило, что…
— Ты двинулся на этой почве, после свидания с Лилгвой, о чем я, кстати, не раз предупреждал, — не преминул отметить Доктор.
— Очень хорошо! Я его, как брата!.. — Фома отбросил стул. — И нападение на меня тоже на почве Лилгвы? Двое с дубинами, очень эротично! У меня, конечно, есть фантазии, как у всех, но в них не бывает мужиков и лакеев! Я не вижу себя жертвой, Док, это не мой стиль! Так что брось ты о Лилгве!.
— И потом, записка? Что ты скажешь об этом извращении? Куда она делась, блин?! — в сердцах бросил Фома. — Или я ее тоже использовал особо извращенным способом?!
Вызвали Блейка (Фома решил, что в такую ночь спать — грех), нашли гвардейцев и те таращились на Фому, рявкая испуганно на все его вопросы: что, мол, никак нет, ваш сясьво, службу знам, хрен муха пролетит беспачпортная! происшествий нет!.. И вином от них не пахло, как Фома ни водил носом, — только луком, но это для бодрости, пояснил капитан.
Фома был в бешенстве. Выгнав, в сердцах, ни в чем не повинных гвардейцев, он агрессивно извинился перед Блейком за Доктора (не за себя же!). Капитан, немало смущенный, только приглаживал торчащий со сна ус и сочувственно кивал: понимаю, понимаю, граф, ничего да я и не спал!..В конце концов, Фома заявил, что ему все это надоело и раз его считают сумасшедшим, он пойдет спать.
— Черт, у меня же там лакей! — вспомнил он.
— Я вам его пришлю! — пригрозил он. — И он все подтвердит. Пока!
Лакей спал, но рука его сжимала звонок, будучи на весу. Это надо уметь, чтобы так каменно расслабляться нужны годы и годы жизни ради других. Он разбудил горе-стражника, но не стал посылать его к Доктору, поскольку тот вообще ничего не помнил, словно заспал.
Мама, у меня
Самая быстрая вещь на свете, после эрекции, конечно, сплетни. Они распространяются с неимоверной скоростью. Сравниться со скоростью сплетен может только скорость света, но скорость света безадресна и поэтому никого не интересует, кроме чокнутых физиков, в то время как сплетни интересуют всех, поскольку касаются каждого, даже просто академически. Живучесть сплетен (еще одна характеристика этого феномена) в их фактической основе, они основаны на реальных фактах. Но как интерпретированы! Естественно, у каждого по-своему. Интерпретация и адресность — вот залог их живучести, а также — неистребимая вера в то, что все гораздо гнуснее, чем есть на самом деле.
Поэтому утро началось с маркиза. Он нетерпеливо ожидал своего заклятого врага, теша свою ненависть и тем спасаясь от извечной скуки засад. Засада, если она не любовная, это занятие для ушибленных жизнью, или сильно обделенных. Фома, расслабленный супружеской жизнью, рыцарскими историями и дикой ночкой, пошел в баню в едва завязанном халате, полоща, на ходу, рот жидкостью, которую Мэя навела против “севшего” от ночных перипетий горла.
И оказался прямо перед маркизом. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, маркиз в курсе и очень, к тому же — вооружен. У него был даже щит, который он повесил на пояс так, чтобы тот закрывал его единственное уязвимое место. Так он решил уберечься от первой русской позиции, не понимая, что самое уязвимое место у него голова. Кроме того, у него был длиннющий меч в одной руке и нож — в другой, на груди — панцирь, на голове шлем, только без забрала.
Судя по вооружению и защите, сплетни не только достигли его ушей, но и помутили рассудок. Они, по-видимому, были сильно разукрашены обозленным за бессонную ночь лакейским воображением и расшатанной нервной системой маркиза, к тому же он мог уже и пообщаться с княжной, здоровьем которой почему-то очень интересуется граф. Словом, маркиз готов был рвать и метать.
У Фомы же, кроме стаканчика для полоскания, в руках ничего не было. Он был почти как эллинская статуя в рыцарском зале музея — в кое-как накинутом халате: «утро туманное, утро древнегреческое». Его спасло только то, что, во-первых, в полном вооружении маркиз немного притомился, ожидаючи (это все-таки не высочайшая приемная и не будуар, где ожидание только бодрит), а во-вторых, появление Фомы так рано, с рассветом, было для него полной неожиданностью.
Маркиз расположился ждать долго и ожидал увидеть уставшего от ночных подвигов джентльмена — жена, княжна… короче говоря, он опять не был готов.
Не долго думая, Фома выплеснул шипящее полоскание прямо ему в лицо, стараясь промыть сонные глаза маркиза. Затем, поскольку “прямой” удар не “шел”, из-за щита (какой ум!), граф развернул ослепленного рыцаря, согнул и влепил ему “свободный”. Крик маркиза возвестил миру о том, что глаза промыты, а первая русская позиция не ведает преград.
На крик выбежала Мэя.