Страсти по Фоме. Книга 2
Шрифт:
— Да-а! — разочаровался Фома. — Боевая и политическая подготовка нашей армии вызывает здоровый пацифизм, вплоть до дезертиризма! Как мы будем побеждать с такой армией, Доктор всех рекогносцировок? Это же прямая и явная диарея, при виде врага!
Доктор пожал плечами, со вселенской скукой глядя на толпу прощающихся, к которой позволили, наконец, присоединиться и людям за воротами. Правда, графа с его окружением отделили от ворвавшегося народа гвардейцы Блейка на лошадях, чтобы не превращать прощание в оздоровительный сеанс. Вмиг две толпы смешались, породив невообразимый шум, где
— Я удивляюсь тебе, — сказал наконец Доктор. — Почему ты участвуешь во всем этом? Можно было просто двинуться навстречу Хруппу и разобраться с ним! Потом бы армия успешно выровняла ситуацию. Нет, тебе был нужен титул и вся эта возня с войной, походами!..
— Доктор, милый, не ты ли меня сюда засунул? А когда я спрашивал, что мы здесь делаем, ты говорил, что все идет как нельзя лучше и не надо торопить события. Вот я и не тороплю.
— Ты опять валишь все в одну кучу.
— А, Док! — отмахнулся Фома. — Если уж на то пошло, то жизнь — одна большая куча!
— Я даже не спрашиваю — чего, зная о твоей оздоровительной практике у Сазоныча.
— И правильно — куча и все… И потом, ты не понимаешь, у меня же здесь доля трофейная. Я, как говорят теперь, участвую в этом бизнесе. Учредитель! Дольщик!.. — Фома рассмеялся.
На общем фоне это выглядело кощунственно. Впрочем, великомученик, что возьмешь?
— А если мы втихомолку разберемся с Хруппом, а потом армия, как ты выражаешься, выровняет ситуацию, кто мне поверит, что это сделал я?.. Никто!.. И сильно ограничат мое участие в прибыли. А я терплю убытки, война идет в моих пределах. Сюзерен! Опять же имение содержать, Мэю, я человек семейный, положительный, я за войну с человеческим лицом, то есть с трофеями…
— Так ты имение свое защищаешь или трофеи собираешь с человеческим лицом?
— Одно другому не мешает. Я защищаю свой очаг, а по сему имею право на потребительскую жестокость, чтобы Мэечке было на чем мягко спать. Когда уже увижу нивы родные и избы серые… мои? — сменил тональность Фома. — Еще с пенатами и ларами знакомиться, вдруг прохвосты? Кто Мэю охранять будет, пока я буду битствовать?..
Он видимо поскучнел, но ненадолго.
— Заделаем Хруппа, дыру, — снова оживился он, — поселюсь здесь анахоретом, вино из королевских погребов дегустировать. Оно сногсшибательное, ты не заметил?..
— А насчет способа военных действий, — вспомнил он, посмотрев на сотоварища, — вряд ли мы обойдемся без подкрепления, Док, это же война, не какие-то там дыры!..
Словно в ответ ему раздался новый всхлип толпы, было дано предупреждение горном.
— Строиться!..
Толпа колыхнулась вправо, влево и закружилась прощальным водоворотом, мелькали руки, платки, искаженные лица. Смотреть на это было больно и поэтому Фома продолжал воинственные речи, на контрапункте:
— Война кипит в груди каждого мужчины. Это его мечта!.. Только там, среди товарищей и вшей, он может оторваться по полной программе и отождествиться с героями, когда сидит рядом с ними на корточках в окопах,
— Только убивают чуть-чуть, — меланхолично заметил Доктор.
— Зануда!.. Да ты взгляни на эти лица! — показал Фома на угрюмые физиономии солдат. — Под этими масками прячется вожделение, чтобы не расстраивать родных. Ведь всех их ждет любовная игра со смертью, у каждого будет великое право убивать. Заметь, у каждого! — повторил он с пафосом.
И Доктору показалось, что действительно под нахмуренными лицами ополченцев, таится хитрая усмешка: «вот, ужо, наубиваемся!..» Чушь какая-то, одернул он себя.
— Много ли здесь в городе поубиваешь, да и в деревне тож? — спросил Фома риторически, и сам себе ответил:
— Не много. Здесь убивают только избранные. А там!.. Там избранные все!
— Прямо военный пиит! — усмехнулся Доктор. — Киплинг!
— Док, я подозреваю, что ты ждал меня не у главпочтамта, а в Румянцевской библиотеке!.. Нельзя столько земного читать с неземными мозгами…
Несмотря на свои пропагандистские речи, Фома был несказанно рад, что Мэя не участвует в этом дурацком параде-прощании. Маленькая девочка слишком хорошо чувствовала настроение толпы и могла заболеть от одних только воплей. Она сама отказалась прощаться на людях и Фома облегченно вздохнул. Что-то она там делает сейчас?
Он задрал голову, но в его окне ничего не было видно.
— А что, все жены — пилы? — иезуитски поинтересовался Доктор, словно подслушав его мысли.
— Да, Док! — засмеялся Фома. — Только одни — по маслу, другие — по дереву, а третьи — по металлу! Так что готовься!
— Это общее заблуждение, — махнул рукой Доктор. — На самом деле, сначала она — по маслу, потом — по дереву, а в конце не только металл, алмазы крошит! Поэтому, готовься сам, это грозит тебе!
— Нет, Доктор, есть еще та, одна, которая — по тебе, и это тебе точно не грозит!
— Пила по тебе? Да ты мазохист, оказывается, любишь, когда тебя по живому? А ночью говорил, что жертва это не твой стиль.
Разговор сразу прекратился. О ночных происшествиях Фомы они, по молчаливому согласию, не говорили, словно предоставляя друг другу свободу думать по этому поводу все, что заблагорассудится, но при этом не докучать своими выводами, пока; тем более, что до выводов дело никак не доходило, странная была история…
В это время на затихающей площади раздались какие-то совсем не регламентированные крики и ругань. Еще не старая, но довольно грузная женщина, в туалете придворной дамы, нападала на Мартина-старшего.
— В чем дело? Кто это? — спросил Фома у оруженосца.
— Мамаша Мартина-младшего, — пояснил тот. — Мадам Зи.
— А-а! Любовь встретилась с мобилизацией! Судя по фрезерному звучанию ее имени, мадам не просто пила, победитовый резец. Бормашина с ядерным приводом! Это, Доктор, самый страшный вариант, с такими долго не живут. Она его рассверлит. Теперь я понимаю ее мужа-воздухоплавателя.
— Ты что мне обещал, негодяй? Что говорил, тюфяк старый? — кричала, меж тем, мадам Зи, подступая к Мартину и явно намереваясь ударить.