Страстная неделя
Шрифт:
Хотя госпожа Персюи, одногодка или почти одногодка госпожи Орейль, уже пригляделась к роскоши особнячка, подаренного Виржини покойным маршалом, она и на сей раз не могла удержаться от несколько провинциальных комплиментов по адресу архитектора, сумевшего так украсить и расположить дом.
— Нет, решительно Белланже — самый шикарный архитектор на свете! Правда, квартал Руль расположен далековато, зато какая здесь тишина, разве сравнишь с Парижем! А покой!
— Вы совершенно правы, — подтвердила Мари-Луиза, — у нас здесь настоящий деревенский уголок…
Таково было любимое её выражение: особняк она именовала «наш Фоли», несомненно по случаю ближнего соседства с «Фоли де Шартр», а про все, что подавалось к столу — яйца, молоко, кур, — говорила:
— А я вот все думаю, что было бы с Виржини, если б маршал остался в живых, — мечтательно произнесла мадемуазель Госселен.
Хотя бабушка Бургиньон уже почти окончательно оглохла, она все-таки расслышала имя маршала Бессьера. Она лично очень и очень сожалела о смерти этого бравого вояки и велела повторить ей погромче слова мадемуазель Госселен. Но её дочь не переносила разговоров на эту тему и попыталась перевести беседу на заслуги иезуита.
— Знаете, — доверительно прошептала она на ухо госпоже Персюи, — если бы не святой отец, его величество не смог бы присутствовать в четверг на заседании Палаты…
Поскольку для госпожи Персюи роль преподобного отца при королевской персоне была тайной, она удивлённо захлопала глазами… Но раз уж бабушка вступила на путь воспоминаний, не так-то легко было её сбить.
— До сих пор я не пойму, что произошло, — заявила она, — как это так, ни с того ни с сего взяли и убили маршала.
— Но. маменька, — прервала её госпожа Орейль, — ядра не разбирают, кто маршал, а кто не маршал!
— Между нами говоря, — произнесла своим милым авиньонским говорком госпожа Персюи, — возможно, этому ядру наша Виржини обязана всем своим счастьем.
Таково, очевидно, было и мнение мадемуазель Подевен. ибо разве можно даже отдалённо сравнивать маршала Империи и его королевское высочество? Мадемуазель Госселен деликатно кашлянула. Эта крошка Подевен на редкость вульгарна. Но госпожа Персюи не желала расставаться с такой благодарнейшей темой и пошла напролом:
— Он умер как герой… но если бы наша милочка Виржини не овдовела к моменту прихода союзников, что бы она теперь делала, я вас спрашиваю? О, конечно, маршал стал бы верным слугой королевской фамилии! Он не из тех, что отправились с Узурпатором на остров…
Мадемуазель Госселен поспешила на помощь госпоже Орейль.
И заговорила о театре. Надо полагать, мадемуазель Подевен не будет отрицать, что от возвышения Виржини девицы только выиграли. Скромная, никаких претензий, ей даже в голову не приходило просить себе роли, соответствующие её новому положению… наоборот, она всегда заботилась о других — такой верный друг.
— Видите ли, госпожа Персюи, пусть ваш супруг, господин Персюи, прекрасно отбивает такт, но. если бы нам, танцовщицам, не покровительствовал его королевское высочество, что бы с нами сталось? Я говорю, конечно, о молодых: когда выступает Биготтини, тут ничего не скажешь, талант он и есть талант. Но ведь распределение ролей зависит от Гарделя, и поэтому все роли достаются его собственной супруге, госпоже Миллер, и в придачу ещё этой Мальфлеруа, которая, клянусь, всех нас просто задушила своими духами, насквозь ими пропиталась… а почему ей дают роли? Потому что она, видите ли, жена Бойельдь… Господин Персюи не смог даже ввести, кого хотел, в свою «Сельскую добродетель», в свой собственный балет, который репетируют для будущего месяца. Его вынуждали отдать госпоже Гардель обещанную мне роль Мартоны, и, чтобы отбиться, ему пришлось уступить роль Биготтини… Да что там! Когда возобновили «Кастора и Полидевка», мне посулили выходную роль… Как бы не так… разве наши завистливые старухи допустят молодую! А вы видели Миллер в па-де-де? Жалости достойно!
— Как раз тогда Виржини в последний раз была в театре, — неосторожно брякнула мадемуазель Подевен, — её беременность была так заметна, когда она поднялась в ложе. чтобы поклониться.
Эта тема была, пожалуй, под ещё большим запретом, нежели разговор о покойном маршале: весь
— Значит, его величество… что, в сущности, с ним делает святой отец? Ведь не молитвами же, в конце концов, лечат ревматизм…
Госпожа Орейль снисходительно улыбалась. Все, положительно все знают, что святой отец не только искуснейший хирург, но и несравненный массажист.
— Судя по виду, вы ни за что не поверите, однако при такой худобе у него руки — вы только взгляните, какие у него руки!
Ручищи, милочка, а не руки… Как он возьмёт вас вот этими своими руками, как начнёт мять, поворачивать, шлёпать… В Тюильри без него и дня не могут прожить! И вообще весьма интересная личность. В курсе всех дел. А какие он рассказывает истории! Уж такие небылицы!
Александр Лонпре открыл карты. Игроки заохали. Смотрите-ка, все загрёб! Везёт по обыкновению!
— Сколько ты проиграл? — крикнула с места госпожа Орейль мужу.
Открылась дверь, вошёл новый гость — Филипп-Франсуа Тушар — и первым долгом весьма галантно раскланялся с дамами. В свои пятьдесят пять лет управляющий Почт был ещё, что называется, видный мужчина, и с 1814 года, с тех пор как батюшка Виржини бросил свою куаферскую деятельность, их связывали многие интересы. Злые языки утверждали, что сын Тушара, который весьма похож на отца и при этом не отягощён грузом пятидесяти пяти лет, приглянулся Виржини. Рассказывали даже, что его высочество… Надо сказать, что у герцога имелись кое-какие интрижки в придворном кругу. В частности, он интересовался некой придворной дамой герцогини Ангулемской. Так что по нему обмирали не только одни оперные танцовщицы. Но он был ревнив и велел поэтому следить за своей придворной дамой.
Однако же, когда ему доставили из полиции рапорт, он прочёл (дело в том, что агент, которому дали поручение выяснить, верна ли герцогу его любовница, стал следить за мадемуазель Виржини: ошибка вполне естественная, ибо эта связь была более чем явной)… прочёл в рапорте, что мадемуазель Орейль благоволит к некоему мальчику, её ровеснику, как две капли воды похожему на управляющего Почт, ибо Франсуа был действительно похож на своего батюшку. Воображаете, что из этого вышло, поскольку в таких случаях герцог рвал и метал! Но Виржини сумела все повернуть себе на пользу: несчастного шпика из полиции господина Андре прогнали в три шеи. В конце концов ясно, что все это наболтали оперные фигурантки и старые сплетницы. Люди злы. и к тому же в Королевской академии музыки засели явные бонапартисты! Слухи же в основном пошли оттого, что господин Орейль вложил все свои сбережения в почтовых лошадей и кареты. О, вовсе не с целью наживы! За весьма сходную цену он одалживал и то и другое своим добрым знакомым. Вообразите, у кого-нибудь вдруг начинается роман, а где сразу возьмёшь тильбюри, чтобы отвезти даму куда-нибудь на бережок, или же вдруг вам понадобилась берлина, чтобы потихоньку прокатиться в Нормандию… Экипажи Орейля стояли в конюшнях Почтового ведомства.
— Уступаю вам место, — обратился выигравший к новому гостю, — я хочу немножко поболтать с дамами.
Ох, уж этот Александр! Ну пусть ему повезло, нельзя же корчить из себя Карла Великого!{47} Филипп-Франсуа сел на освободившееся место и поклонился иезуиту. Друг мадемуазель Госселен с тоской взглянул на него: господи, когда же наконец кончится эта партия? Танцовщица полагала, что хороший тон требует от гостей сидеть до тех пор, пока хозяин дома не поднимется из-за карточного стола. После этого можно объявить, что ей хочется спать.