Страстная седмица
Шрифт:
— Пойди, нос прочисти.
Или спрашивала:
— Тебе сколько лет?
— Ну, одиннадцать, — насупясь, отвечал Семен.
И все, скандальный разговор кончался, хотя Семену минуту назад казалось, что он лишь начался, а уж часа за два-три он ей все выложит.
— Что парторг? — спросила старуха.
— Он, понимаешь, болеет гриппом и…
— Врет. В городе нет гриппа.
— Понимаешь, Руфин хвор, а его жена…
— Тоже партийцы! Что в столовой?
— Да рыбный день мы, наконец, отменили, и думаю…
— Что там за дело о 700 %?
— Это уже сложнее, и если все…
— Виляй!
И старуха поглядела на сына не только глазами, но плоским лицом своим. «Не повезло мне, — думал Семен, — мать сильная. А еще вопрос, должна ли женщина быть такой?» Семен хотел подробно растолковать 700-процентное дело. Но вовремя прикусил язык, ушел в остатки сонной мути, и сердце стало неприятно пощипывать: что там Виктор? Он почти со злостью глядел на старуху. Мать дернулась щекой, губы ее большого рта вдруг искривила судорога — она тоже подумала о Викторе. Но она справилась с собой.
— Забыла фамилию, — сказала она.
— Сиволдаев он…
— Изобретатель тот?
— Три авторских свидетельства, и думаю, что…
— Много?
— Чего? Ах, двадцать тысяч экономии в год, и директор его…
— Хороший рабочий?
— Может выточить на станке все на свете!
— Почему его зовут «Семьсот процентов»?
— Видишь ли, он…
— Его выработка?
— Ага, ему Нифонт самоуправством личную норму сделал, в два раза выше, а он…
— Опять 700 %?
— А ты откуда знаешь? — изумился Семен и тут же вспомнил, что у матери множество знакомых, и уж знает она о заводе побольше даже и его.
— А Нифонт на него и взъелся, он, понимаешь…
— Увольняет. Вот дурак-то!
— А я что говорю?
— Осел! Ваш «Семьсот процентов».
— Почему? — опешил Семен («Ах, Витька, Витька, зачем мы говорим не о том…»)
— К чему Нифонта дразнит?
— Директора поддержала и профорганизация, ничего, на следующих выборах мы…
— Пустое, — отвечала старуха и поглядела на часы.
«Десять минут, ввели пятерых. Полагаю, и для депутата, и для моего воинского звания… Черт побери! Мой внук, а Семен здесь торчит, как…»
— Ты просто пень! — вскрикнула она, грозно посмотрев на сына.
Тот испугался. В детстве ему немало перепадало, т. к. он был вторым сыном и выращивался с учетом ошибок с Иваном, первенцем, что был убит на войне.
— Ты здесь…
— Уже час! И понимаешь, я…
— Я имею право, — перебила его старуха. Поднялась. Оперлась на тросточку и огляделась. — А ты что прячешься? — обернулась она к мужу, сидевшему поодаль старику в шапочке пирожком. Он тотчас встал, подошел и сел рядом с Семеном. — Ждите, — сказала старуха и прошла в кабинет.
Как она и рассчитывала, сестры, усталые вдвойне — от работы и еды, — встретили ее мирно.
— Ждите здесь, — сказала сестра добродушно. — Врач здесь циркулирует.
— Жданье мое уже кончилось, милые, — заявила старуха. — В моем возрасте и минута на счету. (Удар тростью об пол).
Сестра зевнула и почесала голову. Обернулась к другим:
— Птица какая-то.
— А права-то у тебя есть? — спросила другая.
— Сколько угодно, — сказала старуха. — Я — депутат горсовета. (Еще удар тростью).
И старуха пошла искать врача. Сама. И надо бы спросить дорогу, но она была уверена, что найдет. И не ошиблась. Пройдя мимо ширм, за каждой из которых была поставлена обтянутая дерматином кушетка (на них лежали или сидели люди), она таки встретила врача.
4
Заславский шел объясниться с отцом парня. Неторопливо — он придумывал, что же сказать. Ничего доброго не придумалось, и он решил отправить отца домой в машине-«перевозке». «Велю ему прийти утром. Сменюсь, пусть другие объясняют. Да, так и скажу ему: утром».
Старуха налетела на задумавшегося врача. И вцепилась в его рукав.
— Доктор, я бабушка Виктора Герасимова.
Врача даже по сердцу ударило — от такой не отговоришься. Был он низенький, толстый, чрезвычайно рыжий и волосатый. Из его растительности ржавого цвета выставлялся только поблескивающий нос, длинный, да очки — за ними посверкивали рыжего оттенка глаза. «Будто у кота, Бог с ним», — подумала старуха. И крепко держала его. «Сила у нее в пальцах, — поразился врач. — Надеюсь, она не истеричка».
— Я — Герасимова, — втолковывала она. — Бабушка Виктора, депутат горсовета.
— Мадам Герасимова, — сказал он (надо было что-то говорить). — И вы бабушка вашего внука, Виктора Герасимова. Пройдемте-ка сюда.
Он завел старуху за ширму и усадил ее на кушетку. Пододвинул стул и сел на него. Старуха оглянулась — на подоконнике стояли пробирки, на скомканной простыне кровяные пятна. М-да, работенка у медиков. Нехорошо ей было здесь, и она ждала, что ей скажут.
— Виктор Семенович Герасимов, наладчик станков завода номер 16. Так?
— Он самый.
Врач набрал в себя воздух и произнес следующее:
— Мадам Герасимова, начну с самого приятного («ага, а потом гадости»): все переломы пустяковые, руки, ноги. Пустое! Плохо, что у парня проникающая рана в череп. (Старуха открыла рот). Рассказали гаишники, когда привезли его, что там столб на двух ногах, ну, а его древесная часть прикручена к опорам толстой проволокой. Рабочие проволоку-то закрутили, а концы оставили торчать. Будто нарочно, чтобы столб встретился с головой вашего внука.