Страстная суббота
Шрифт:
Неожиданно Этторе сказал:
— Не забудь сообщить мне, Марсель, когда соберешься во Францию. Может, и я махну с тобой.
Но Марсель покачал головой.
— Чего ты боишься? Что я удружу тебе, как тот твой приятель?
Марсель вновь покачал головой и ответил:
— Ты для этого не подходишь. Ты, Этторе, не болеешь Францией, как я. Видишь ли, тот приятель был пьяницей и болтуном, но Франция засела у него в башке, так же как и у меня. Потому я в конце концов и простил его. Он и напился-то от радости, что оказался
— А что ты станешь делать в этой Франции? — спросил Этторе, немного помолчав.
— То же. что и здесь, — кирка да лопата. Но жить во Франции для меня — лучшее, что только может быть на свете.
Марсель заметил кривую усмешку Этторе и добавил:
— Во Франции ведь можно не только киркой да лопатой орудовать. Там есть Иностранный легион. Если здесь, в Италии, ты не найдешь ничего лучшего, можно поехать туда и поступить в Иностранный легион.
К ним приближался мастер, наблюдавший за работой. Марсель принялся копать, а Этторе стал смотреть, как он работает. Мастер прошел между траншеей и Этторе, поглядел на сгорбленную спину Марселя и удалился, ничего не сказав.
Этторе некоторое время смотрел ему вслед, а потом заметил:
— Этих сукиных детей ты встретишь и во Франции тоже.
Марсель улыбнулся.
— Во Франции мне все будут милы, даже они.
Этторе покачал головой и повернулся, чтобы уйти.
— Чао, Марсель, да смотри не надрывайся.
— Эй, Этторе, — крикнул вслед ему Марсель, — та к. предупредить тебя, когда соберусь во Францию?
Не оборачиваясь, Этторе лишь покачал головой.
II
— Что, отец уже дома? — спросил Этторе на следующий день вечером. Проходя мимо мастерской, он заметил, что она заперта.
— Он пошел недалеко по одному делу, — ответила мать. «Она уже тогда знала обо всем», — думал позднее Этторе.
— Ты что приготовила?
— Молочный суп.
— Хорошо. — Этторе подошел к буфету. Там лежали две красивые, пестрые коробки с ампулами, обернутыми в целлофан, как заграничные сигареты.
Мать повернулась к нему и сказала:
— Погляди на обратной стороне, сколько они стоят. Может, ты считаешь, что не надо тратиться на лечение? Что же, мне ждать, пока совсем сгниет печень?
Он вспылил.
— Конечно, надо лечиться! Кто в таком деле думает о деньгах? Знаешь, чем ты меня всегда злишь и выводишь из себя? Тем, что без конца говоришь о вещах, о которых лучше молчать. Ненавижу эту твою манеру, злость во мне так и закипает!
Она отвернулась к плите. Он провел рукой по краю стола.
— Накрыть на стол?
— Я сама.
Этторе сунул руки в карманы и посторонился, пропуская мать к столу.
— Куда тебя колют?
— В руку.
Этторе хотел спросить, больно ли это, но раздумал.
Минут через десять после того как стол был накрыт, вернулся отец. Этторе сразу услышал его шаги на лестнице, и они показались ему более легкими, чем обычно, — возможно, он даже шагал через ступеньку.
В дверях отец появился с улыбкой на губах. Этторе вынул руки из карманов и с удивлением уставился на его вдруг помолодевшее лицо. Ему показалось, что отец сделал какой-то знак матери, стоявшей в углу у плиты.
— Ты что, получил хороший заказ? — спросил он.
— Речь идет о тебе, — ответил отец, — а для меня это больше, чем хороший заказ. Давайте сядем за стол и поговорим.
За столом Этторе узнал, что ему нашлась работа на шоколадной фабрике и что за это он должен быть благодарен кавалеру Ансальди. Мать тут же сказала:
— Так что здоровайся повежливее с кавалером Ансальди, если встретишь его на улице.
Этторе вздрогнул, как ужаленный, и уже готов был крикнуть: «Ах, значит, ты знала? Так почему же ты мне ничего не сказала? Хотела приготовить приятный сюрприз?» — но подумал, что мать могла ответить, что еще ничего не было известно наверняка, и этим оправдаться. К тому же отец все говорил, не давая ему вставить слова.
— Имей в виду, что тебя берут не простым рабочим, я сказал кавалеру, что ты хоть и не много учился, но парень не глупый, а он ответил, что и сам это знает. Тебе поручат писать накладные — такие бумаги для отправки товара по железной дороге. Это будет твоя работа, твоя должность. И не сидячая, заметь: тебе часто придется ходить на товарную станцию.
Этторе молчал; он чувствовал, что мать уже минут пять смотрит ему в спину, и, как в зеркале, видел перед собой ее крепко сжатые, в ожидании его ответа, губы.
— Подходит тебе? — спросил отец.
— Должно подходить, — тоном командира ответила за него мать.
Каждый мускул в лице Этторе напрягся, налившись гневом, но он молчал. Отец видел это и сказал матери:
— Не говори с ним таким тоном. И вообще лучше помолчи. Дай поговорить нам, мужчинам.
— Уж вы мужчины!
Здесь взорвался и отец:
— А что ты имеешь против нас? Спрячь свой нос в кастрюлю и не высовывай его оттуда. Если хочешь знать, я только на этом условии на тебе и женился.
Она подошла к столу, опустив глаза, но упрямо поджав губы.
— Ешь, Карло, ешь, — спокойно сказала она мужу, ставя перед ним миску с молочным супом.
Он стал крошить в миску хлеб, потом обратился к Этторе:
— Надень свой лучший костюм, ты идешь не рабочим, для которого чем хуже одежда, тем лучше. И побрейся с вечера.
— Разве завтра утром у меня не будет времени?
— Брейся когда хочешь, я просто подумал, что завтра тебе надо будет как следует подготовиться.
— Подготовиться к чему? — спросил Этторе, не отрывая глаз от миски.