Страстная суббота

Фенольо Беппе

Кончив обедать, он сразу встал и собрался уходить.

— Уже бежишь? — спросила его мать.

— Замолчи, — прикрикнул отец. — Теперь, когда он работает, может делать все, что хочет.

В кафе оба биллиарда оказались заняты, и Бьянко с Этторе сели играть в карты.

Немного погодя Бьянко сказал:

— В девять в гараже, у заставы. Не опаздывай: старик ложится рано, а я хочу застать его еще на ногах. — Потом он спросил — Что будешь делать до вечера?

— Ждать, чтобы наступил

вечер.

— Мы с Пальмо едем на машине за город.

Внезапно Этторе почувствовал зависть, очень этому удивился и даже огорчился.

— Но мы едем не по делу, — объяснил Бьянко, — если бы по делу, я и тебя взял бы.

— Что сегодня в кино? — спросил Этторе.

— «Адский вызов».

— Что это такое?

— Вестерн. Я видел афишу.

— Ну, так я пойду на этот адский вызов, — заключил Этторе.

Он дождался в кафе, когда открылось кино, и пошел. Вопреки ожиданию, фильм ему понравился настолько, что он охотно посмотрел его и второй раз.

Как он и предполагал, когда он вышел из кино, было уже около шести, и он медленно пошел по направлению к дому.

Отец уже поджидал его около своей мастерской. Он улыбнулся, как только сын появился из-за угла, и хранил эту улыбку до тех пор, пока тот не подошел к нему вплотную.

— Ну, как, Этторе?

— Что?

— Как тебе работалось?

Этторе пристально посмотрел на отца, тяжело вздохнул и сказал:

— Слушай, отец, я эту работу выполняю и буду выполнять, но она мне не нравится и никогда не понравится. — Повернулся и пошел к дому.

Дома он прежде всего спросил мать, скоро ли будет ужин. Она ответила, что скоро, потому что отцу в восемь часов надо быть на собрании ремесленников.

Мать ничего не спросила о его работе, хотя ее явно терзало любопытство. Но ей не хватало смелости, она не знала, в каком тоне вести разговор, и боялась, что сын вспыхнет как спичка — такое нервное и напряженное было у него лицо.

Отец за ужином не сказал ни слова, сидел, опустив глаза, будто стыдясь чего-то.

Поужинав, он ушел было в свою комнату, но немного погодя вернулся и направился к входной двери.

— Я пошел, — сказал он жене.

Она посмотрела на него, и во взгляде ее сверкнуло негодование. Возвысив голос, она спросила:

— Почему ты не переоделся? Хотя бы кепку оставил да взял шляпу — ведь идешь на собрание. Будешь там выглядеть самым последним из оборванцев!

— А я и есть оборванец, — невозмутимо ответил отец и вышел.

Мать с силой захлопнула за ним дверь и, повернувшись, обратилась к Этторе:

— Видал? Опустился, не следит за собой. Ты заметил, как у него брюки сзади висят?

Глядя в окно над кухонной раковиной, Этторе ответил:

— Оставь его в покое, пусть делает, что хочет, пусть проживет, сколько

ему еще осталось, по своему разумению. Мне очень хотелось бы одного: чтобы отец мог прожить свои последние годы так, как он жил, когда был молод, когда ему было столько лет, сколько мне сейчас; чтобы он перестал быть твоим мужем и моим отцом, вроде закончил бы службу, отнявшую у него тридцать лет жизни, чтобы он жил в эти последние годы так, будто он один и свободен. Ты понимаешь, чего мне хотелось бы?

Мать обернулась к нему. Глаза ее были прищурены, губы крепко сжаты. Тогда Этторе сказал:

— Ты всего только женщина.

Он закурил сигарету. Мать стала собирать грязную посуду, потом открыла кран.

Этторе все еще не мог решиться. Он чувствовал себя так же, как в тех случаях, когда ему хотелось пойти развлечься, а он не осмеливался попросить денег.

Должно быть, именно это мать и подумала, потому что, обернувшись, вдруг спросила:

— Уж не собираешься ли ты попросить денег? Работать ты начал только сегодня и денег домой еще не приносил.

Тогда Этторе потушил сигарету и медленно произнес:

— Я не ходил сегодня на работу.

Мать резко обернулась, мокрая рука ее была прижата к сердцу.

— Так я и знала! — крикнула она. — Я знала, но это уж слишком! Ты ненормальный, Этторе, ты обманщик и предатель! Видеть, что твои отец и мать умирают от жажды, и не дать им ни капли воды!

— Тихо! — крикнул он, вскакивая на ноги. — Я сегодня же начинаю работать. С Бьянко. Нагрузим машину и поведем ее в Геную. Ага, сразу стала глядеть по-другому! Вернусь завтра и дам тебе столько денег, сколько на шоколадной фабрике не заработал бы и за месяц. Ты довольна?

Мать сразу не ответила, она пошла к раковине и закрыла кран. Потом вернулась и спросила:

— Что за работа? Хорошая?

— А что ты называешь хорошей?

— Хорошую работу. Это постоянная работа? Или после этой поездки в Геную ты опять будешь сидеть сложа руки? Имей в виду: я не хочу видеть, как ты бездельничаешь, это сводит меня с ума.

— Это постоянная работа. Мы будем возить грузы в Тоскану, в Рим, а может, и дальше, до самой Сицилии. Мне надо будет купить кожаную шоферскую куртку.

— Я куплю тебе подержанную, — поспешила сказать мать.

— Нет, знаешь, пусть лучше мне ее купит Бьянко. Теперь это его забота.

— Ты когда с ним договорился?

— Сегодня. Утром, вместо того чтобы идти на фабрику, я отправился туда, где сейчас живет Бьянко. Он звал меня к себе несколько месяцев назад. Я потерял большие деньги из-за того, что не согласился сразу.

Ей было очень жаль потерянных денег, на лице ее даже проступили морщины от досады. Она спросила, повысив голос: