Стратегии злых гениев
Шрифт:
Действительно, само появление Адольфа на свет казалось неким не подвластным анализу чудом. Поэтому, когда незримые и могущественные силы спасли четвертого мальчика, ему неожиданно досталось все то, что предназначалось разделить на четверых. Мать потакала всем желаниям сына, всячески и незаслуженно одобряя его любые действия. Она внушила сыну непоколебимую веру в его исключительность, заодно развив нетерпение к любому промедлению в выполнении его желаний, потому что такие случаи сопровождались припадками ярости и истерии. Хотя на редкость балованный ребенок часто мучил мать своими выходками, его отношения с нею, тем не менее, были полны теплых чувств, потому что непримиримый и признающий во всем мире лишь себя будущий основатель Третьего рейха однажды бросил все и примчался, чтобы попрощаться с умирающей от рака груди матерью. Кажется, ни к кому на свете он не был так привязан, как к этой простой и смиренной женщине. Но с ее смертью в самом Адольфе навсегда умерла едва зародившаяся способность любить. Некоторые исследователи, например Джин Ландрам, отмечают, что он обожал ее до религиозного фанатизма и постоянно носил с собой ее портрет. Этот портрет стоял на тумбочке перед его кроватью до конца жизни, и его нашли в подземном бункере в Берлине после того, как вождь нацистов покончил с собой. Стоит обратить внимание еще на одну деталь, которую приводит Иоахим Феста: «…Потеряв столько детей, она [мать Гитлера] обратила всю свою заботу на двоих оставшихся, забота же эта обычно проявлялась в материнской слабости и податливости, и сын вскоре научился хорошо этим пользоваться». Исследователь нашел ответ на вопрос о первопричинах зарождения гигантского эгоцентризма и чудовищного себялюбия в маленьком мальчике, который с каждым годом становился все более неуправляемым. Скорее всего, старшие дети Алоиса от первого брака не имели на мальчика никакого влияния, потому что он надолго был огражден заботливой матерью от какого-либо воздействия извне. Юное ненасытное
Когда она умерла, Пауле едва минуло десять, тогда как характер восемнадцатилетнего Адольфа уже сформировался. Именно огромная материнская любовь и способствовала появлению у взрослеющего Гитлера удивительно устойчивой и высокой самооценки, которую не смогли сломить и разрушить или даже пошатнуть его многочисленные неудачи. Падая на дно общества, он всякий раз умудрялся с гордо поднятой головой смотреть вверх, отказываясь признавать себя представителем низшего социального слоя.
Довольно важной представляется информация американского психоаналитика Вальтера Лангера, который по заказу американской разведки осуществлял исследование личности Гитлера. Опираясь на свидетельства информаторов в Германии, он отмечал, что отец Гитлера был очень привязан к первому сыну (которого тоже звали Алоис), рожденному за семь лет до Адольфа, но мачеха всяческими ухищрениями настраивала его против старшего сына, стараясь обратить его внимание исключительно на своего любимого Адольфа. В конце концов, она даже сумела убедить своего мужа не отправлять Алоиса на учебу в техническую школу, а «сэкономить деньги для образования их сына Адольфа». Разумеется, маленький Адольф не мог не ощущать своего исключительного положения в доме и фанатической опеки матери, которые сформировали его непостижимый, поистине дикий эгоизм. Надо сказать, отец явно не влиял на формирование характера своего младшего сына, и стоит ли удивляться, что некогда строгий родитель с закостеневшими от многолетней службы чиновничьими мозгами не сумел повлиять на строптивого мальчика, который «неожиданно» для только что вышедшего на пенсию почтенного таможенника стал демонстрировать удивительное непослушание и вызывающую несдержанность. С мужской последовательностью и угнетающей окружающих важностью стареющий отставник начал внушать сыну собственные взгляды и нетленные догмы чиновничьей карьеры, однако уже избалованный матерью и привыкший к полной свободе действий Адольф никак не желал соглашаться с отцом. Тут также стоит противопоставить Адольфа сбежавшему из родительского дома Алоису – из-за того, что «не мог больше выносить старика». Алоис – старший просто не сумел ничего сделать со своим младшим сыном, скрывающимся за непробиваемой стеной материнской защиты. Не имея никаких идей относительно своих устремлений и лишенный каких-либо увлечений, Адольф, тем не менее, с маниакальной настойчивостью и непримиримостью выступал наперекор желаниям родителя. И хотя сам Гитлер впоследствии отмечал, что его более чем посредственное обучение в реальном училище являлось результатом противостояния с отцом, на самом деле он таким образом маскировал свою лень и нежелание подчиняться коллективным законам. В то же время из противоречий детства проистекают причины внутренней борьбы Гитлера за собственную «полноценность». Дебоши изрядно пьющего отца, ссоры и противостояние с матерью, его грубость и ее отчаяние, а также соперничество с другими детьми за материнскую любовь сделали его патологическим невротиком. Но еще из детства, кроме бесчисленных страхов, он вынес впечатляющую изворотливость, которую отточил в скрытом противостоянии с отцом и другими детьми. Еще, чтобы не быть похожим на отца, он решил не иметь дела с алкоголем. Но, несмотря на неприятие своего родителя, молодой Гитлер во многом неосознанно будет копировать именно отца, начиная с критики существующего мира и государственных устоев в затхлых пивных и заканчивая настойчивыми требованиями к окружающим считать себя великим человеком.
Постепенно послушание само по себе становилось для юноши невыносимым испытанием, а интровертность характера способствовала отсутствию друзей среди сверстников и вообще нежеланию контактировать с кем-либо. Такое положение заметно усиливалось явным непониманием между обществом небольшого городка Линца и приехавшим из деревни Адольфом, а также патологическим неприятием им какой-либо критики, пусть даже за неуспеваемость. А тут еще умер отец, хотя это мало отразилось на поведении Адольфа.
После этого прошло еще два года попыток Адольфа Гитлера примирить свою нестандартную натуру с учебой в рамках дисциплинированной группы людей, в головы которых методично вдалбливали необходимые для жизни бюргера навыки и знания. Конечно, Гитлер бросил реальное училище, но не потому, что стоял на более высокой ступени развития, а скорее для того, чтобы доказать, что он не будет следовать отцовским путем, который казался ему серым, тусклым и неинтересным. Ему хотелось пестроты и собственной состоятельности, могущества и славы, хотя, кроме амбиций, за душой у юноши ничего не было. Уже в то время Гитлер начинает формироваться как психопатическая личность, демонстрирующая крайнюю несговорчивость, вызов и непримиримость во всем. Его уходу из реального училища предшествовали переэкзаменовки и два оставления на второй год из-за неспособности усвоить учебную программу. Но это отнюдь не следует расценивать как умственную неполноценность; такое отношение к учебе у Гитлера явилось прямым следствием совсем иных причин, из которых наиболее весомыми оказались социальное отторжение, борьба за духовную свободу в споре с отцом (пусть даже мертвым к тому времени), а также подсознательное провозглашение себя выдающейся личностью, развитие которой тормозит банальное просиживание за партой. Представляется крайне важным, что в связи с уходом из училища Гитлер не чувствовал своей ущербности, а напротив, был искренне исполнен ощущения, что ему наконец удалось вырваться из серости и дать своей личности возможность расти до небесных высот. Этими ощущениями он, несомненно, обязан матери…
Смерть матери поразила и привела Адольфа в состояние растерянности, но не изменила его мрачных наклонностей и устремлений. Если отец был всегда слишком поглощен собой и гораздо больше заботился о внешнем восприятии своего облика окружающими, нежели о проявлении реальных чувств, то мать напитала его силой своей любви, которая и поддерживала на плаву этого с виду чудаковатого молодого человека. Сиротство, надо полагать, усилило его разрыв с окружающим миром. Но с сиротством он получил и некоторые ресурсы, позволяющие парить определенное время в невесомости. Несмотря на полный провал двух поступлений в художественную школу в Вене, он, величая себя то художником, то писателем, то начинающим архитектором, слонялся по австрийской столице, со странной бессистемной старательностью изучая архитектуру, беспрестанно посещая театры и музеи, бездельничая и все больше погружаясь в мир своих восхитительных фантазий. В них он неизменно был героем, преображающим мир, а тем временем пропасть между реальностью и миром его ощущений все возрастала, и Адольф в глубине души осознавал это, потому что абсолютно исчез из поля зрения родственников.
Отказавшись от понятных среднему человеку ориентиров, на которые указывал ему отец, и не найдя новых, Гитлер испытывал смутный стыд, все еще веря в свою исключительность и величие. Со временем, когда иссякло небольшое наследство, Гитлер все больше стал ощущать двойное давление. Снизу его уже поджимал страх скатиться в бездну нищенского существования, а сверху тяжелым прессом давило желание проявить себя, доказать свою состоятельность и получить признание. Он жил в вопиющей дисгармонии, которая наполняла его душу озлобленностью и ненавистью. Оценивая период становления Гитлера, Эрих Фромм дает панорамную картинку деформации личности будущего предводителя нацистов. «В своей жизни Гитлер как бы поднимался по ступенькам неудач: нерадивый учащийся, исключенный из средней школы, провалившийся на экзаменах абитуриент, изгой, отлученный от своего класса, неудавшийся художник – каждое поражение все глубже ранило его нарциссизм, все больше его унижало. И с каждой неудачей он все дальше уходил в мир фантазии. В нем нарастала ненависть, крепло желание мстить, развивалась некрофилия, уходившая корнями, по-видимому, еще в детские инцестуальные наклонности».
В значительной степени на формирование характера будущего диктатора повлияло противоречивое отношение к отцу и скрытый конфликт с ним. С одной стороны, он глубоко внутри признавал достижения своего родителя, дослужившегося до должности старшего таможенного чиновника, с другой – жаждал для себя больших масштабов деятельности. Этот разрыв в восприятии отца и себя сквозь призму отцовской деятельности рос по мере того, как сам Адольф убеждался в своей неспособности к систематическим усилиям в какой-то одной области и демонстрировал полную никчемность при получении образования. На фоне отцовской педантичности и последовательности в работе болезненная нервозность молодого Гитлера и его систематические провалы углубили в нем чувство ущербности, а ощущение ущемленного самолюбия стало сопровождать его повсеместно. Именно через отца проявилось отторжение Гитлера своим социальным слоем: принадлежа к прослойке мелких буржуа, он возненавидел свое социальное окружение из-за невозможности соответствовать природе отца как одного из успешных представителей своего класса. Примечательным представляется выбор Вены как базового места для формирования своих честолюбивых помыслов – тут юный Гитлер в точности скопировал путь своего отца, который в свое время тринадцатилетним юношей отправился в большой город за счастьем. И достиг его, став авторитетным и весьма состоятельным служащим, а не унылым сапожником, ремеслу которого он сначала намеревался учиться. Возможно, поэтому в годы бесцельных блужданий по Вене в поисках осязаемой цели, когда восприятие Гитлера бродило, подобно винной закваске, он носил с собой фотографию отца и испытывал к образу своего родителя смесь подобострастного благоговения и жгучей ненависти. Он тайно преклонялся перед отцом за то, что тот, начав свой путь с нуля, перешел на новый социальный уровень и силой своей преданности работе приобрел значимый статус, который и передал вместе с наследством. Но болезненно тщеславный отпрыск проникся лютой ненавистью к своему настойчивому в работе родителю, потому что отчетливо осознавал, что абсолютно неспособен на подобные систематические усилия. Как и родитель, он жаждал осуществить гигантский скачок, но положение добропорядочного мещанина его никак не устраивало. Желая достичь гораздо больших высот, чем отец, и не имея для этого ни элементарной усидчивости, ни воли сосредоточиться на какой-нибудь цели, он бесился от ярости и приступов бессильного гнева. Возможно, он уже в первые годы «венского периода» жизни был готов взяться за какую-нибудь идею, но не было цели, не существовало жизненных ориентиров, кроме болезненного желания прославиться и добиться всеобщего признания. За признание он готов был презреть не только заветы отца, но положить на жертвенный алтарь весь мир.
Есть еще один важный нюанс в тайном соперничестве Гитлера со своим отцом. В самом начале пути взрослеющий Адольф, взирающий на себя как на будущего великого человека, с явным пренебрежением относился к достижениям предка, которые могли быть оценены лишь на бытовом, или обывательском, уровне. Любая чиновничья карьера имела свой потолок и потому отвергалась самонадеянным юношей; ему нужно было нечто, дающее право находиться в стороне и выше той мелкой буржуазии, которую он презирал и которая не принимала его, отвергая за неприспособленность и непрактичность. Однако по мере своего скатывания в чуждую его естеству и ужасающую своим зловонием люмпенскую плоскость, по мере духовного падения и даже деградации в молодом человеке росло негодование и ожесточение из-за того, что он не способен преодолеть притяжение этого земного, мирского бытия. Он все больше жаждал подняться в небеса и убедить всех, что чего-то стоит. Но его не хотели признавать, и ушедший в мир иной отец словно смеялся над ним из преисподней, а регалии умершего оставались едва ли не самым сильным раздражителем для опустошенного честолюбца. Эта трагическая непризнанность и стала основой огромной деструктивной силы, наполнявшей Гитлера все основательнее, и чем больше становилось противостояние понятных, обычных достижений в обществе с его установленной и отменно функционирующей системой ценностей, тем яснее он понимал, что никогда не добьется в этой иерархии положения своего отца. И он бесповоротно, не оглядываясь, шагал в область деструктивного, туда, где его многочисленные комплексы могли превратиться в добродетели. Отсутствие реальных достижений и признания, к которому он стремился с маниакальной страстью, помноженное на формальные достижения отца, признаваемые в мелкобуржуазной среде, стали самым мощным раздражителем для молодого человека, ищущего счастья в дебрях эпохальных сооружений величественной Вены. Также стоит отметить роль женской идентификации в формирующемся характере Гитлера: глубокая привязанность к матери на фоне отторжения отца сформировала в нем женские, мазохистские наклонности. Последние, в свою очередь, предопределили его спокойное восприятие себя на дне общества, куда его неминуемо вели неспособность и нежелание сосредоточиться на чем-либо.
Еще одним мощным импульсом для рождения извращенной психологической установки и мотивированного движения к иррациональной цели является, по убеждению многих исследователей, феномен подавляемой сексуальности. И. Фест прямо говорит о том, что его «расовая теория была пронизана комплексами сексуальной зависти и подспудным антифеминизмом». Другой исследователь отмечает, что он был подвержен странной фобии, постоянному преувеличенному страху перед венерическими заболеваниями.
На дне. Путь к социальному статусу
На «венский период» жизни Гитлера приходится пик его фрустрации. Когда иссякло родительское наследство и он уже не мог пребывать в состоянии невесомого дремотного парения над пространством и временем, а падение на дно общества, в беспросветную нищету и тьму с каждым днем стало неотвратимо приближаться, он был вынужден начать действовать. Положение стало угрожающим для самооценки и целостности личности, поэтому с этого момента размытые дилетантские размышления и мечтания о перестройке Вены, сооружении гигантских мостов и создании выдающихся художественных произведений отошли на второй план, освободив место более четким планам в направлении сохранения своего социального статуса. Когда обнищавший и обтрепавшийся Гитлер неожиданно обнаружил себя в ночлежке и, наконец, осознал, что период изысканного мотовства с вальяжным посещением опер отошел в прошлое, ошалевший, он с головой окунулся в ремесленничество. Теперь Гитлер на время позабыл барские привычки и трость из слоновой кости; его в это время занимали дешевые картинки, которые малевались для единственной цели – прожить и обеспечить свое физическое выживание. Скрываясь в безликой клоаке мужского общежития среди бродяг, гомосексуалистов и потерянных представителей общества, стыдясь и будучи угнетенным своим незавидным положением, молодой человек штамповал свои нехитрые поделки. Но не голод и грязь более всего раздражали этого странного в своем добровольном, почти отверженном одиночестве человека. Как справедливо подчеркивает Фест, «социальное неуважение было для Гитлера намного тягостнее, нежели социальная нищета, и если он и впадал в отчаяние, то страдал не из-за отсутствия порядка в этом мире, а из-за недостаточной роли, которая выпала на его долю». Другими словами, раздражитель более всего действовал на тщеславие, на нереализованные амбиции, и ему упорно противодействовал внутренний голос из детства, твердивший, что он рожден для великих свершений, что его пребывание на земле является миссией, дозволенной высшей таинственной силой, наделившей его даром всех тех братьев и сестер, которые умерли до и после него. За непризнанность и отвержение Гитлер все больше ненавидел окружающих и весь мир, но именно эта ненависть заставляла молодого нигилиста искать нечто, что могло бы лечь в основу его идеи. Называя себя «художником», «архитектором» или «писателем», он, тем не менее, в глубине души понимал, что не может реализовать ни одной творческой идеи. В нем напрочь отсутствовало чувство прекрасного, как и необходимые творцу усидчивость и системность. Он и раздражался потому, что никак не мог нащупать ту нишу, в которую можно было бы впустить потоки своей сокрушительной и застоявшейся энергии, алчущей разрушений всего существующего в пользу того, что он когда-нибудь создаст взамен.
В то же время не стоит недооценивать действий Гитлера в тяжелый «венский период», длившийся три с половиной года и ставший чередой угнетающих падений. Уже в это время молодой Гитлер размышлял не только над своими полубредовыми планами перестройки городов, направленными на возвеличивание собственного имени. Он, хотя и бессистемно, но довольно настойчиво искал нишу для себя, ежедневно перелистывая газеты и отдавая предпочтение радикальным воззрениям некоторых современников. Он соприкоснулся с Вагнером, Ницше, Шопенгауэром, Дарвиным, Лебоном, но не для изучения, а для поиска необходимых для создаваемой им новой теории аргументов. Это то, что Фромм назвал «учебой по цитатам», он занимался натаскиванием самого себя для тщательной маскировки невежества. Гитлер пристально наблюдал за колебаниями общественного мнения, его более всего интересовали устремления масс, и угнетаемый собственной никчемностью молодой человек с восторгом принимал для своей будущей идеологии некоторые понятия типа расовой непримиримости и ненависти к евреям. Его в это время интересовало все сильное по сути, могущее служить опорой для признания и «отмщения» за годы безвестности. Его натура моментально отбрасывала творческие идеи в силу осознания сложности борьбы за имя и положение. Деструктивное же манило его, он не чувствовал тут яркого соперничества, тут было где разгуляться: ведь все замешивалось на таких близких ему в это время ненависти и агрессии ко всему окружающему. Пожалуй, главным в «венском периоде» скитаний оказалось то, что он уловил подспудное деструктивное начало в людских массах, а также понял, что эту темную сторону человеческого естества легче всего пробудить именно в массах, которые в своем коллективном стремлении к разрушению существующих табу способны легко преодолеть любые каноны нормальности. Он, и возможно, небезосновательно, полагал, что тот зверь, который сидит в нем и изнутри подталкивает его показать миру злобный оскал, также присутствует и в душах многих других, особенно у неудовлетворенных, примитивно тщеславных и лишенных идей людей. Не исключено, что таких большинство, и освобождение обывателя от рамок дозволенного возможно лишь в толпе, где теряется чувство ответственности и размывается страх перед наказанием за преступления. Вот что ему нужно – возглавить оголтелые толпы, как и он, жаждущие признания и возвышения. Ведь сам он не страшится ответственности, он – воитель и вождь. Он почувствовал в себе готовность навязать миру новую систему ценностей, основанную на безжалостном насилии и истреблении слабых. Позже, достигнув власти, Гитлер без доли сомнения будет сравнивать себя с Христом, но не распятым на кресте, а с плетью в руке изгоняющим ростовщиков из храма.