Стратегии злых гениев
Шрифт:
С самого начала жизни, с момента самоидентификации и до последнего момента Адольф Гитлер был занят только собой; его исключительный, не поддающийся коррекции или влиянию нарциссизм и поражающий масштабами эгоцентризм стимулировали лишь к одному: изыскать возможность властвовать, покорять, заставить весь мир поклоняться себе как идолу. Это то, что развилось из ущербной жажды униженной и отторженной своим социальным слоем личности. Но начало феномена Гитлера заключается в том, что в хаосе войны и крушений, в безнадежности и бесперспективности своего положения он нащупал нить, которая должна была привести к признанию и славе. Обретя на войне социальную идентичность, подкрепленную солидным списком наград, он мог двинуться дальше лишь по единственному пути – восхождению по милитаризованной лестнице, где воля разрушителя ведет к достижению военной и политической власти, компенсирующей жизненную ущербность, творческую неполноценность и человеческую несостоятельность.
Измотанный нищетой и растущим ощущением неполноценности, Гитлер, осознавая опасность потери самооценки, решил изменить декорации. Он бросился в Мюнхен, ибо Германия давно манила его своими возможностями,
Нет сомнения, наибольшую услугу Гитлеру сослужила война. Именно Первая мировая возвратила ему социальный статус, а ревностное исполнение своих обязанностей предопределило серьезную трансформацию характера. Хотя он проявлял свое женское мазохистское начало готовностью подчиняться и исполнять поручения старших по должности, тем не менее, психоаналитики отмечают заметные изменения в структуре его личности. Например, если раньше его вполне устраивало нахождение среди грязи и отбросов общества, то на войне он становится необыкновенным, поражающим сослуживцев чистюлей. Возвращаясь из окопов, Гитлер часами чистит мундир, вызывая недоумение и насмешки других солдат. Он же подсознательно намеревался очиститься от прежней грязи, от своих комплексов и мазохистских наклонностей. Несмотря на преобладающее среди исследователей феномена восхождения Гитлера мнение о том, что после прихода к власти он искусно сфабриковал ряд легенд о своих подвигах и утроил список наград, будущий фюрер действительно был хорошим солдатом. Он обрел новую реальность, на войне его фантазии впервые вплотную приблизились к подлинному миру. И хотя один из офицеров позже признавался, что никогда не назначил бы «невротика Гитлера» командовать даже маленькой группой людей, для «ефрейтора Гитлера» война послужила новым отсчетом времени. Более того, поражение Германии и подписание унизительного для Берлина Версальского договора Гитлер воспринял очень лично, как пощечину, и, похоже, именно с этого времени сообразил, что его идеология может и должна базироваться на возвышении Германии. Идея изменения миропорядка вряд ли понятна широким массам, а вот идея возрождения Германии, которую поставили на колени, должна быть с ликованием воспринята ущемленными немцами. Впервые он оказался близок к формированию контуров собственных устремлений, имеющих общепонятную форму снаружи и отвечающих глубинным желаниям властвовать и владеть. Это призвано было доказать его превосходство.
Именно на войне офицеры приметили удивительные способности Гитлера убеждать своих сослуживцев, и в результате по окончании военных действий его направили на курсы, после которых он силой своей пропаганды должен был укреплять сознание солдат в правильности навязываемой идеологии. Отныне работой бывшего бродяги и исправного солдата становится политическая демагогия, которая все больше захватывала его по мере роста аудитории. В ходе этой работы Гитлер забрел на собрание ДАП – Немецкой рабочей партии, основанной Антоном Дрекслером. Присоединение к политическому течению и успешный вывод его в публичное русло благодаря все той же зажигательной смеси демагогии и яростных призывов к тяжеловесным баварцам сорвать с себя маски добродетели определили сначала центральное место Гитлера в партии, а затем и его лидерство. За три года он сумел сделать партию реальной политической силой (переименованной в НСДАП – Национал-социалистическую рабочую партию через полгода после появления в ней Гитлера).
Взлет и падение жаждущего смерти
Он двигался к власти с маниакальной страстью, что позволило оттеснить соперников и добиться безоговорочного успеха во время массовых мероприятий. Именно Гитлер настоял и написал программу партии, именно он определил врагов отечества и взял в руки карающий меч. Демагогию он сделал своей главной опорой и ключевым оружием, поэтому даже в начале 20-х годов XX века регулярно брал уроки ораторского искусства, что говорит о его намерениях привести в исполнение свои желания властвовать над массами и огненным перстом указывать направление движения. Даже полный провал путча – некоего организованного Гитлером силового похода за властью – новоявленный политик обставил как победу благодаря развитому ораторскому таланту. А личный крах, приправленный обнажившейся в ответственный момент трусостью и бегством, он сумел преподнести почти как подвиг, перекрутив события до неузнаваемости. Гитлер после тюремного заключения приобрел ореол борца за нацию и восстановление великого рейха, он стал популярен в политических и промышленных кругах, что предопределило ставки на восходящего политика со стороны многих влиятельных особ высшего света и крупных промышленников. Действуя после неудачной попытки государственного переворота исключительно легально, он все же добился высшей власти в государстве. В самые сложные времена становления Гитлеру помогали крупнейшие потрясения, политические кризисы и масштабные государственные проблемы. Загнанным в угол соотечественникам он предлагал волевые радикальные решения, безбоязненно возлагая на себя ответственность за их исполнение и безапелляционно называя врагов. Его возвышение стало возможным в силу того, что он тонко чувствовал настрой масс. В начале становления в качестве лидера партии Гитлер ловко воспользовался тем, что политическое низвержение послевоенной Германии слишком сильно унизило достоинство нации. Он же возбудил дух борьбы, призвав сломать рамки незримой клетки, в которую загнали немцев. Гитлер сумел уловить повышенную чувствительность нации к своему ущемлению, ее готовность к возрождению и борьбе за немецкую великодержавность. Кроме того, принуждая массы стать сильными, он высвобождал тайные инстинкты уязвленных людей, а заодно открывал и новые просторы для деятельности и самореализации. Когда он укреплял партию и умножал ее ряды, многие сомнительные личности попались на наживку возможности достичь мгновенного успеха за счет ярости и способностей ущемлять интересы более слабых – именно это предлагал Гитлер, вкладывая в руки соратников плети и награждая внешними атрибутами власти в виде блестящей формы и звучных званий. Благодаря Гитлеру, вместе с высвобожденной энергией действия наружу выползло омерзительное деструктивное многих, которые, утвердившись в роли помощников своего фюрера, будут упиваться властью, насилием и возможностью причинять боль. Простому же немцу, задавленному кризисами и падением экономики начала 1930-х годов, предлагалось счастливое существование и стабильный рост благополучия, чего они не могли не принять с
благодарностью и благоговением. Как позже с покорностью приняли разрушительные действия ставшей огромной государственной машины Германии. Многие факты свидетельствуют если не о мировом доминировании, то о гигантском скачке настроений в пользу пангерманизма и создания нового рейха. Один из самых красноречивых – приезд Гитлера в Вену после аншлюсса (включения Австрии в состав Германии), где, вопреки опасениям, его встречали толпы ликующих австрийцев. Исследователь феномена восхождения Гитлера Йозеф Штерн вполне справедливо настаивает на том, что личность фюрера и готовность масс воспринимать простой и понятный каждому образ его мышления и заявления способствовали созданию прочного взаимообогащающего единства. И после тщательного анализа ситуации кажется не таким уж удивительным, что толпы безработных (в феврале 1932 года число безработных превысило 6 млн) усмотрели в фигуре Гитлера весомую альтернативу сложившейся ситуации. Его неумолимой позиции и безапелляционной картинной агитации поверили и живущие на пределе возможного низшие слои населения, и нуждающиеся в сильном лидере представители среднего класса, и быстро банкротящиеся промышленники и банкиры.
Ненасытная натура Гитлера всегда требовала большего. Он упивался масштабами строений, схем и… разрушений. Чтобы превзойти Наполеона и Бисмарка, он стремился построить гигантскую резиденцию, чтобы затмить Париж, он желал его уничтожения. Отъявленный маньяк и разрушитель, он искал любых возможностей возвеличивания своего образа. Если человечество может запомнить его за загубленные миллионы душ и десятки разрушенных городов, пусть будет так. Он готов был пожертвовать и немецким народом, отдав приказ о разрушении Германии. «Если немецкий народ не готов сражаться для своего выживания, он должен исчезнуть», – заявил фюрер в середине Второй мировой войны со свойственным ему радикализмом.
И все-таки до своих последних дней Гитлер пасовал перед признанными авторитетами. Они заставляли его вновь почувствовать себя маленьким уязвимым человеком, не способным к иной самореализации, кроме как основанной на уничтожении и страхе ближнего. Самообладание часто оставляло его, и если невозможна была демонстрация показной ярости, Гитлер прибегал к услужливости и подобострастию, представая перед окружающими без маски, растерянным и напуганным. Смена психических состояний этого человека не поддавалась никакому прогнозу, и достаточно часто его охватывало оцепенение, или под воздействием выползших наружу страхов он убегал, как мальчишка от встреченной на улице собаки. Американские психоаналитики в своем исследовании определили Гитлера как невротического психопата, которого преследуют постоянные фобии, а жизнь похожа на вечный фильм ужасов, просматриваемый в одиночестве.
Именно эти ужасы толкали Гитлера на действия, суть которых сводилась к тому, чтобы любой ценой обрести значимость в обществе и забыть о своей ущербности, непризнанности и связанном с нею удушающем ощущении неполноценности. Ведь не случайно он стремился стать то художником, то архитектором, то величал себя писателем. Это было не столько враньем, сколько попыткой фантазера навязать окружающему миру миф о своей значительности. Поэтому искусству убеждения он отводил доминирующую роль в своей жизни и в самом восхождении к власти, а по мнению специалистов, он не сошел с ума лишь в силу того, что сумел убедить окружающих, что он – гений и мессия.
Чтобы понять личность Гитлера, следует обратить особое внимание на его отношения с женщинами, ибо они являются отражением его общей психологической установки. Был ли в действительности фюрер развратником и извращенцем, остается большим вопросом. Подробное исследование немецкого журналиста Нерина Гана отношений нацистского вождя с противоположным полом, и особенно с Евой Браун, не только не содержит подобных утверждений, но даже лишено намеков такого плана. В то же время Мюллер-Хегеманн в исследовании психологии главного немецкого фашиста отмечает его «импотентность и крайнюю асоциальность». Другой исследователь, Макнайт, более осторожен в формулировках, называя импотенцию
Гитлера «предполагаемой», а мазохистские извращения «приписываемыми». В то же время Хлебников, ссылаясь на якобы имевшую место исповедь дочери сводной сестры Гели Раубаль, с которой Гитлер имел интимную связь, указывает на его «стойкий интерес к моче, фекалиям и слизи», а также на сексуальные предпочтения «урнинга (т. е. гомосексуалиста) и мазохиста». Многие авторы упоминают эпизод с киноактрисой Ренатой Мюллер, которую он вынуждал пинать себя обнаженного ногами в страстном порыве мазохистского акта. В этой связи представляется удивительным, что Ева Браун, воспитанная в духе строгих пуританских ценностей и религиозности, могла бы решиться на подобные сексуальные игры. Еще более невероятным кажется, что такое большое число женщин – а у Гитлера в итоге было немало любовниц – решилось на участие в извращениях. Впрочем, можно предположить достоверность этих данных, потому что Гитлер демонстрировал совершенно новую форму вовлечения в свое пространство: представая героем, он, как спрут, обволакивал понравившуюся женщину нежностью и обходительностью. Человек, который в юности страшился даже заговорить с девушкой, а во время Первой мировой войны был едва ли не единственным в своем подразделении, кто вообще не получал писем, вместе с властью обрел гипертрофированную потребность в женщинах. «Женщины любят героев. Герой дает женщине ощущение безопасности», – объяснял он доступность для себя представительниц противоположного пола, ведь сам он представлялся себе всесильным бойцом, идолом и пророком в одном лице. И ему верили…