Страж Кодекса. Книга II
Шрифт:
Я открыл окно, впустив внутрь прохладный воздух. Вот-вот ударят холода и придётся утепляться, но ничего. За осенью придёт зима, а там и снег. Люблю снег…
— Ну, как ты тут? — присел на стул возле кровати деда. — Готов вернуться к семье?
Разумеется, он не ответил, всё так же лежа с закрытыми глазами. Я специально нагрузил через Терентия работой всех, кого мог, а Кристине не сказал, что именно сегодня дед очнётся. Во-первых она бы не поверила и решила бы, что я сбрендил, ну а во-вторых старику нужен покой. Если все узнают, что он пришёл в себя, то здесь будет не продохнуть, а
Взяв сухую ладонь старика, я прикрыл глаза и стал делать то, на что способны только Душеловы. Вообще, манипуляции душами хоть и редкий дар, но не настолько. Разновидностей того, как можно влиять на души разумных, достаточно, но все они отличаются друг от друга. Именно вариации взаимодействия — вот главный ключик.
Пусть целители и восстановили тело деда, вернув в норму, но это лишь поверхностный слой. От атаки бриташек старик слишком перенапрягся. Перешёл грань и предел своих сил, отчего душа испытала слишком сильный стресс. Она закрылась, словно в скорлупу, и теперь её необходимо было пробудить. Напомнить, что она как бы… жива. Обычно, в таком состоянии душа создаёт эдакий домен, чтобы чувствовать себя уютно. Пространство, сделанное на основе лучшего и самого счастливого воспоминания.
Я оказался в нашем особняке в Москве. Повсюду бегали беспокойные служанки, таскающие воду и полотенца. Кто-то из них плакал, в том числе и помолодевший Терентий, которому тут было навскидку лет тридцать пять — сорок.
Они не видели меня, для них я был призраком. Поднявшись по лестнице на второй этаж, увидел членов рода, фотографии которых хранились в этом доме до сих пор. Брат деда, Белов Александр Алексеевич. Одарённый в ранге Архимагистр. Мощный мужик, который погиб, пытаясь спасти жену деда. Алёна и Светлана Тихоновы. Прекрасные женщины и сёстры матери, вошедшие в другой род, что был истреблён сразу после моего рождения. Их маленькие сыновья Антон и Николай, сгоревшие во взорванной машине… Я мог бы продолжать перечислять каждого из них, но не стал.
Все они стояли возле двери спальни родителей, которую дед запер после их смерти. Лишь Терентий мог заходить туда, чтобы убраться и привести помещение в порядок. Ни мне, ни тем более Кристине туда входить было нельзя. И я был… согласен с дедом на этот счёт, уважая его желание. Но сейчас, чтобы вернуть его, мне придётся войти внутрь.
Мне не нужно было открывать дверь, я просто прошёл сквозь неё. В комнате, помимо твердо стоявшего и пытающегося не показать слабость отца, присутствовали дед и Павел Морозов. Он лично принимал роды моей матери. Лежа на двухместной кровати, уставшая и вымотанная, она кричала. Белая накидка пропиталась потом, мокрые волосы прилипли к её лбу.
— Тужься, Даша, ещё! — сосредоточенно сказал Морозов.
Она вновь закричала, а я подошёл к деду и встал возле него, молча наблюдая.
— Мы рождаёмся в боли, и уходим вместе с ней, — тихо сказал я.
Старик ничего не ответил, хотя он точно слышал меня. Он неотрывно смотрел на маму, напряжённый, будто струна.
Раздался отблегчённый вздох, а на руках Морозова оказался младенец, которому в следующий миг прилетел шлепок по заднице. А когда это случилось, прозвучал детский крик.
Немного уставший Павел Алексеевич сразу же принялся проводить диагностику. Его рука вспыхнула зелёным цветом жизни, а когда он удостоверился, что всё хорошо, то в комнату залетели его помощницы. Они сразу же начали порхать над младенцем, а мой отец обнимал маму. Впервые я видел у него подобное проявление чувств и улыбнулся. Пусть он и был строг со мной и Кристиной, но лишь внешне. Дед же стоял как вкопанный, пока аккуратно не взял в руки свёрток с младенцем на руках.
— Поздравляю, Петь, у тебя родился внук, — радовался Морозов, улыбаясь.
Старик словно в неверии смотрел на карапуза, и из глаз его потекли слёзы.
— О-отец… В-вы должны дать ему имя… Глава рода… — слабо сказала мама.
Вся спальня погрузилась в тишину, а спустя несколько секунд томительного ожидания он произнёс:
— Дмитрий. Так будут его звать. Белов Дмитрий Борисович. Мой внук и надежда рода.
Узнав о рождении наследника, весь особняк поднялся на уши. Мама улыбнулась, когда ей передали свёрток, а отец что-то шептал ей на ухо. Морозов незаметно достал флягу и накатил, а мой дед всё также стоял на месте и смотрел на младенца.
— Я до сих пор вспоминаю этот момент, — сказал он, будто в пустоту. — Тот день, когда на свет появился Дмитрий, а затем и Кристина. Ты ведь пришёл, чтобы забрать меня? Зря ты принял облик моего внука…
Так старик принял меня за какого-то там ангела, что ли? Или жнеца? Хо…
— Забрать? Ты ошибаешься, — ответил я. Он посмотрел на меня, а в его глазах застыло недоумение. — Я же сказал, старик, что мы ещё повоюем. Так что рано помирать!
Я положил руку на его плечо, и всё помещение вспыхнуло золотым светом. Моя сила Душелова вырвалась на волю, разрывая скорлупу души деда и вырывая его обратно.
— Кха! Ха! — захрипел он, когда мы оба открыли глаза, и сразу же попытался снять с себя кислородную маску.
— Ого, очнулся! Добро пожаловать обратно!
Он скинул маску, закашлялся и взглянул на меня в шоке и неверии.
— К-как? Э-это же был ты? Там, в моём сне?!
— Ты о чём? — улыбнулся ему. — Я просто пришёл проведать тебя, и ты очнулся.
Разумеется, он не поверил. Но пытать ему меня не дали, ведь в следующий миг аппарат запищал, и внутрь забежали охрана со служанкой. Увидев очнувшегося старика, бойцы сразу же вышли на связь с Иванычем, а девушка убежала внутрь дома и кричала:
— Терентий Филипович! Господин очнулся!
Глава 17
Пробуждение деда, как ожидалось, подняло на уши весь особняк. Терентий чуть ли не первым прибежал в его комнату, но Бордовая молния Ефрема оказалась быстрее, а потому фрак чуть-чуть опоздал. Гвардейцы и слуги радовались, что глава очнулся, а целители Морозовых уже ехали в поместье, чтобы во всём убедиться и удостовериться. Пусть в этом не было нужды, но мешать я не стал. Кристина, кстати, развернула машину с прапором и захотела вернуться, позвонив мне. Прокол с моей стороны, как ни посмотри, но ладно, похер. Один день учёбы пропустит, ничего не случится.