Страж раны
Шрифт:
— «Красота спасет мир», — цитата прозвучала без особого почтения.
Художник грустно улыбнулся:
— Да, конечно, «эйне колонне марширен, битте колонне марширен…» Красота не спасет мир, вы правы. Но культура — это единственное, что может объединить людей. Все остальное лишь разделяет — политика, религия, экономика… Мне кажется, когда-то в Индии это понимали. Поэтому я здесь, я не в Париже или не в Таврии, хотя, поверьте, стреляю я недурственно. Жаль только вас, честных и умных — белых, красных и всех прочих цветов…
— Мы защищаем культуру, — возразил Арцеулов. — Ту самую культуру, которая должна спасти мир. Иначе господа комиссары доберутся и сюда…
— Защищаете… Культура не нужна мертвым, Ростислав Александрович. У мертвых другие интересы. У них — Шекар-Гомп… Боюсь, Око Силы еще напомнит о себе. И тогда действительно понадобятся защитники.
— Я готов, — кивнул Арцеулов. — И не один я…
— Дай-то Бог… Но, боюсь, слишком многих уже нет, а теперь и вы с вашим другом едете убивать. И дай-то Бог вам не встретиться на поле боя. А войско Лха Старшего Брата растет, и, может, через какое-то время господа комиссары, о которых вы изволили упомянуть, покажутся вам сущими агнцами по сравнению с теми, для кого они мостят дорогу…
Уезжал Ростислав с тяжелым сердцем. Вроде бы, он делал все правильно. Он выполнил приказ Адмирала. Он помог выручить Наташу Берг из логова упырей в Шекар-Гомпе. И теперь он, капитан русской армии, возвращается на последний клочок русской земли, чтобы встретить там свою судьбу. Он рассчитался почти со всеми долгами, даже умудрился дожить до собственного двадцатипятилетия — и отметить юбилей в компании краснопузого, который еще совсем недавно ловил его по всему Иркутску. Оставался лишь долг большевикам — и Арцеулов ехал в Таврию отдавать его…
Но что-то было не так. Уже ночью, когда экспресс, мягко покачиваясь на рельсах, подъезжал к Бомбею, Ростислав сообразил, что мешает ему. Тогда, в поезде Верховного, он, казалось, подумал обо всем. Но в те дни он не знал еще о Шекар-Гомпе, об Оке Силы, о Лха Старшем Барте. Он и сейчас не понимал почти ничего — но он что-то видел, что-то успел заметить. И если через несколько недель, месяцев или даже лет он упадет посреди белесой крымской степи, эти знания пропадут вместе с ним. А все остальные могут сообразить, что к чему, слишком поздно, когда то, что собирается сейчас среди заснеженных гор, обрушится с их вершин на весь мир.
Его жизнь не имела особого значения — не больше, чем жизни тысяч его товарищей. Но о Шекар-Гомпе знал лишь он. Он, и еще трое. И может, это требовало от него, Ростислава Арцеулова, чего-либо иного, чем просто возвращения на безнадежный фронт… Но менять что-либо было поздно…
Яркое солнце заливало утренний Бомбей, у пирсов толпились огромные — белые, серые, черные — пароходы, билет лежал в кармане, и оставалось лишь одно — подняться по трапу и сказать «Прощай» этой прекрасной стране, которую он так и не сумел хоть сколько-нибудь узнать. До отплытия оставалось совсем немного. Ростислав стоял неподалеку от трапа, провожая глазами вереницу пассажиров, поднимавшихся на борт огромного лайнера «Фламинго». Где-то неподалеку отправлялась «Маргарита», на которой плыл краснопузый Степа. Он не пришел, впрочем и Ростислав не собирался разыскивать Косухина. Ругаться не хотелось, а говорить было не о чем…
…Внезапно он почувствовал взгляд. Это бывало с Ростиславом нечасто, но в таких случаях он не ошибался. Кто-то смотрел на него. Арцеулов ощутил странную тревогу, хотя вроде бы опасаться до самого отъезда было нечего. Он обернулся.
В глаза бросилась яркая желтая ткань — плащ, который носили буддийские монахи. Их было здесь много, но Ростислав сразу понял — это не случайная встреча — хотя он и не думал когда-либо вновь увидеть этого человека.
— Господин Цронцангамбо?
Монах сложил руки на груди, поклонился и медленно заговорил. В первую секунду Ростислав растерялся, но затем заставил себя сосредоточиться:
«Что-то случилось… Слушай… Слушай внимательно…»
Контакт наладился быстро. Уже через минуту Ростислав стал разбирать отдельные слова:
— Спешил… брат Цонхава… Надо…
— Погодите, — остановил его капитан. — Я сейчас…
Монах на минуту замолчал, а затем заговорил вновь, и на этот раз смысл сказанного четко отпечатывался в сознании:
— Да пребудет с вами мир, Ростислав. Рад, что нашел вас — я очень спешил, но от Шекар-Гомпа было трудно добраться. Я шел пешком…
— Что-то случилось? — перебил его Арцеулов. — Они обнаружили убежище?
— Нет. Это покуда не в их силах, но монастырь теперь защищен куда лучше. Даже брату Цонхаве не проникнуть туда. Боюсь, нам скоро придется уходить. Брат Цонхава велел предупредить…
Он замолчал, переводя дух. Арцеулов успел сообразить, что Цронцангамбо шел пешком от самого Шекар-Гомпа. Шел, чтобы предупредить. И ему стало стыдно, что он когда-то обвинял монаха в излишнем благоразумии.
— Брат Цонхава говорил с духами. Никто из нас не умеет так разговаривать с духами, как он. Вам, людям Запада, это, наверное, кажется странным…
— Нет, нет! — Арцеулов вдруг понял, что и в самом деле верит монаху. Люди Востока разговаривают с духами. Люди Запада называют это предчувствием или интуицией…
— Он говорит, что вам четверым грозит опасность. Гораздо большая, чем он думал раньше. Кого-то из вас ждет предательство и смерть. А может, и то, что хуже смерти. Кого — духи не смогли объяснить. Учти это, Ростислав, и сообщи своим друзьям. Прощай…
Цронцангамбо поклонился и, прежде чем капитан успел сказать хоть слово, исчез в толпе. Ростислав растерянно оглянулся. Надо задержать монаха и расспросить подробнее. Надо бежать к трапу «Маргариты» и ловить там дурака-Степу, которого он не имел права отпускать в Совдепию на растерзание упырям Венцлава. Надо узнать, что случилось с Наташей, почему молчит Тэд…
Заревел гудок, Арцеулов взглянул на часы и понял, что опоздал — «Маргарита» отчалила, унося Степу в Марсель, и ему не успеть. Трап уже снимали. Арцеулов еще раз оглянулся — но монах исчез, и капитан стал медленно подниматься наверх…
За бортом плескалась зеленая вода — то самое теплое весеннее море, которое было обещано ему. Он плыл на пароходе, словно осуществились давние детские сны о дальних рейсах к незнакомым берегам. «Фламинго» отходил от пирса, медленно проходя мимо огромных кораблей, ждущих своего часа — часа отплытия. В памяти скользнули строчки подзабытого за военные годы, но когда-то любимого поэта — о кораблях, заякоривших бухту, принесших с собой мечту о далеком Океане. Но Ростислав не думал о том, что впереди. Там все ясно — фронт и последний клочок родной земли, который ему суждено защищать. Арцеулов смотрел на берег, на уходящую от него навсегда Индию, и ему вдруг почудилось, что над белыми бомбейскими домами, над зелеными пальмами и острыми крышами храмов, над обычной суетой огромного порта неслышно проступают ледяные вершины, среди которых чернеют четкие силуэты монастырских башен. И легкий морской ветерок внезапно показался Ростиславу ледяным, как будто мертвое дыхание Шекар-Гомпа настигло его даже здесь…