Страж южного рубежа
Шрифт:
– А чего, командир, эти пиндосы меня уже достали. С юга лезут, с севера лезут. Как будто, наше говно медом намазано. Куда бедному крестьянину податься. Охренели совсем.
– Сашка, ты там случайно не приложился к бутылке?
– Откуда бутылка, командир?
Услыхав все это, Рыжий вскипел. За всю его жизнь так с ним еще никто не говорил. Его просто игнорировали, воспринимали как пустое место. Как сказали бы в двадцать первом веке – он столкнулся с полнейшим беспределом, имея дело с отморозками.
– Всем в атаку! На приступ. За мной! – В порыве бешенства первым прыгнул за борт,
На кнорре заголосили женщины, заплакали дети. Нурман мечом срубил голову одной из голосивших баб, занес меч для следующего удара.
Послышалась команда:
– Уничтожить команду «купца»!
Снова арбалетные щелчки, и было видно, как исхитрившийся выжить в избиении одиночка выпрыгнул за борт. Команда на «купце» прекратила свое существование.
Словно тяжелая капля, упавшая с неба, обозначившая скорый ливень, так и первый выпрыгнувший за борт обозначил сигнал:
«Пора делать ноги!»
Нурманы бросились к левому борту, стали выпрыгивать в реку. До берега рукой подать, а за спиной щелкали выстрелы.
На берег выбралось не более десятка викингов. На последнем дыхании они врывались в прибрежные кусты, мгновенно исчезая там.
– Не преследовать, – послышалось с правого берега. – Сотник Горбыль, пеленай рыжего счастливчика.
– А это мы с превеликим удовольствием. Ну что, чмо, не устал там барахтаться? Подожди, я тебе сейчас помогу.
Сидя у мачты, связанный по рукам и ногам, с огромным фиолетовым фингалом, в половину лица, Рыжий с удивлением наблюдал, как по судну, вокруг него, сновали юнцы, уничтожившие его хирд. Они с энтузиазмом сбрасывали трупы викингов за борт, предварительно «ошкурив» тела от всего лишнего на их взгляд. Морально добил Рыжего мелкий рыжий пацан Пашка, подойдя к нему, полюбовался качеством удара дяди Саши деловито спросил:
– Ну что, козлина, штаны намокли? Это тебе не мирных колхозников окучивать. Я бы за такое тебе лично яйца отрезал. Скажи спасибо командиру, запретил.
Из сказанного Рагнар Рыжий понял, дай бог, половину, но на душе у него стало еще гадостнее.
Северян освободили. Произнося перед ними пламенную речь о переезде на новое место жительства, Монзырев не забыл упомянуть напутствие Ратибора. Оба судна поставили носами по течению и поплыли вниз по реке.
К обеду следующего дня драккар и купеческое судно пристали к пристани в заливчике перед городищем. На берегу их вышло встречать почти все население общины во главе с Вестимиром и Андреем Ищенко, возле которого стояли два незнакомых варяга при полном вооружении. У одного из незнакомых воинов вместо ноги был пристегнут ремнями к бедру протез, сотворенный
– Дома! – с восторгом вырвалось у Монзырева.
Незнакомых Анатолию людей, в городище явно прибавилось. Остаток дня заняли хозяйственные хлопоты. А вечером была баня, после которой всех курсантов распустили на помывку в двухдневный отпуск. А после бани…
После бани у юрт, где все еще жили попаданцы, собрались только близкие, также присутствовали Вестимир, Улеб Гунарович, Стегги Одноногий и Боривой. Накрытый стол ломился от еды. Это был первый праздник для них в этом мире. Праздник встречи. Все живы, все здоровы, чего еще можно желать. Монзырев поднялся с лавочки с глиняной кружкой в руках.
– Друзья мои. Хочу выпить за нашу первую победу. Победу, с которой Андрей вернулся из Курска. Победу Александра с его молодыми волчатами. Победу наших девчонок, сумевших перебороть себя для жизни в этом мире. Победу Вестимира, сохранившего род. Победу Улеба Гунаровича, решившегося со своим земляком коренным образом поменять ход привычной жизни. Я хочу выпить за нас.
Веселое застолье продолжалось допоздна. Молодое поколение ушло спать. На стол были поставлены глиняные светильники. В свои права вступила ночь.
– Сашка, а не злоупотребят ли твои герои хмельным, на радостях-то, что остались живы в передряге?
Горбыль, влив в себя очередную кружку хмельного меда, глянул на Монзырева осоловелыми глазами.
– Да ладно, командир – компот, – он кивнул на свою кружку с налитой в нее медовухой. – Проку-то от такого напитка чуть! Ты лучше вспомни, как зимой перед увольнением дембеля понапивались, а старшина так и вовсе пьяным в отлучку ушел. Ха-ха. Василича тогда из постели в пятом часу утра подняли. Ха-ха-ха. В воскресенье-то. Ну, а он по случаю такого праздника всю часть по сигналу «сбор» поднял. Старшина через двадцать минут нашелся, офицеры еще до части добраться не успели.
– Санек, а помнишь высказывание командира части, – включился в воспоминания Андрей.
– Какое? У него их много.
– Да, Александр Васильевич практически перед строем объявил, что у нас в части два еврея и один хохол, а все остальные русские.
– Я, наверное, тогда в отпуске был. А кто такие?
– Да начальник мой, подполковник Семибратов, а второй – командир роты, Пашка Бупков, кум его, он у него дочь Машку крестил. Вот командир и сказал, что Семибратов, старший еврей, секач можно сказать, а Пашка – младший, но подающий бо-ольши-ие надежды.
– А кто такой еврей? – спросил сидящий рядом с Вестимиром Улеб.
– Ну-у. Ну, это хазарин, – ответил за открывшего было рот Андрея Монзырев.
– Во-во. Хазарин.
– А хохол-то кто? – как ни в чем не бывало, вопросил Сашка.
– А ты сам-то не догадываешься?
– Нет. Просвети.
– Командир считает, что это наш зампотех, подполковник Подопригора Анатолий Николаевич, тезка майора. Так собеседнику иной раз голову заморочит, если ему что надо от него, что тот готов отдать ему последнюю рубашку, лишь бы отстал. Да и горилки выпить не дурак, словно полковой медик. Даже традиция у него есть.