Страж. Тетралогия
Шрифт:
— Это так необходимо?
Я посмотрел ей в глаза:
— Да. Если вы хотите выжить.
Та поколебалась, а затем начала помогать мне раздевать труп.
— Проповедник, верти головой. Если кто-то появится, скажи.
— Уже делаю это, — ворчливо бросил тот.
— С кем вы говорите? — нахмурилась девушка.
— С одной светлой душой. Не бойтесь.
— Сегодня я боюсь только людей.
Крики раздались за соседним домом, я вскочил, держа в руках палаш и бросив моей спутнице:
— Поторопитесь.
Но кто бы там ни шумел, на улице он не появился.
— Где можно переодеться? — спросила дочь ландрата.
— О, Господи! — закатил глаза Проповедник. — Сейчас не время для скромности!
— Вот здесь. — Я указал ей на темную подворотню, которую наполовину загораживала жестяная бочка с дождевой водой. — Пожалуйста, быстрее.
— Святой Франциск Ньюгортский и все его несчастные дети! — занервничал старый пеликан. — Зная благородных дам, могу сказать, что без служанки она провозится целую вечность.
Он ошибся. Ульрике справилась за три минуты. Платье было ей почти в самый раз, а теплый плащ на плечах, темно-коричневый и длинный, подходил гораздо лучше, чем заметные ярко-голубые тряпки благородной.
За это время на улице так никто и не появился.
— Мы пойдем к внешним воротам?
— Нет. Слишком далеко. Уверен, они либо закрыты, либо их уже захватили. С той стороны недавно раздавались выстрелы…
Я осекся. Из окна ближайшего дома, светленького, аккуратного и ухоженного, с криком вывалился человек. Раздался глухой удар, и тело, дернувшись, осталось лежать на мостовой. Двое убийц высунулись наружу, посмотрели на мертвеца, увидели нас.
— Идите спокойно. — Я чувствовал, как ногти Ульрике впиваются в мою ладонь.
Убийцы проводили нас взглядами, так и не окликнув.
— Я веду вас в «Фабьен Клеменз и сыновья». Ближайшее отделение через три квартала отсюда.
— Это почти рядом с Ратушной площадью. Не лучше ли укрыться в каком-нибудь доме?
Я остановился, завидев впереди разгромленные торговые лавки и мертвецов в исподнем.
— У вас есть на примете такой, госпожа фон Демпп? — напрямик спросил я.
— Нет. — Она прижалась к стенке, обходя трупы и стараясь на них не смотреть.
— И у меня тоже. Нас попросту не пустят. Не в эту ночь. А если пустят, то существует слишком большой шанс, что выдадут.
— Но банк… Сейчас ночь. Они не работают. А если там кто-то и есть, разве клерки откроют нам дверь?
— В Лисецке они помогали людям. Три отделения спасли от резни почти сотню человек. Основное требование — вы должны быть клиентом «Фабьен Клеменз и сыновья» и на вашем счету должны храниться деньги. Много денег. Как у вас с этим?
Она задумалась:
— Отец сотрудничал с ними. Год назад он сделал мне подарок, открыл счет. Сколько там дукатов, я не интересовалась. Была только раз, когда заключали контракт.
— Уже легче. Значит, нас хотя бы выслушают.
— Люди, грабящие торговые лавки, пойдут разорять и место, в котором хранится золото. — Несмотря на сильный стресс, она рассуждала очень здраво.
— Верное предположение. Но только «Фабьен Клеменз» это не магазин, торгующий шерстью. Их еще никому и никогда не удавалось ограбить.
— Впереди опасность! — крикнул Проповедник, который, точно ищейка, рыскал по переулкам и теперь находился на противоположной стороне улицы, возле решетчатой ограды небольшой церковной часовни.
— Постойте, — попросил я Ульрике, а сам прокрался вперед и выглянул из-за угла.
Человек двадцать, все с оружием, пытались выломать ворота богатого дома. Створки оказались мощными, в ход пошли топоры.
— Смерть пособникам ландратов! — закричал пузатый мужик в фартуке портного.
— Смерть! Смерть! Смерть! — подхватила толпа, и факелы бросали на их искаженные ненавистью лица кровавые блики.
Несколько человек вытащили из церкви лавки, свалили их в груду и разожгли большой костер. Какой-то юнец, опьяненный своей удалью и вседозволенностью этой ночи, зашвырнул факел на крышу, но тот скатился по черепице, упал за забор. Идею молокососа подхватили еще несколько человек, но теперь они целились в окна. Одному удалось попасть, и факел, под улюлюканье народа, поджег штору. И в этот момент дом ожил, и с разных этажей прогремел слаженный залп восьми-девяти аркебуз.
Осажденным не надо было даже целиться. Жаждущих пробраться внутрь оказалось довольно для того, чтобы каждая из тяжелых пуль нашла свою цель. Послышались крики, в основном гневные, фасад начало заволакивать сизым дымом, толпа с ревом насела на ворота, желая как можно быстрее добраться до обороняющихся.
И тут грохнуло так, что землю у меня под ногами тряхнуло. Пугало аж подскочило, а затем, ничего не говоря, поспешило в гущу событий. У тех, кто скрывался в доме, оказалась легкая пушка, но, как видно, не имелось ядра. Скорее всего они не нашли ничего лучше, как засыпать в ствол пуль и положиться на волю создателя. Несмотря на расползающийся едкий дым, я видел, что ошеломленные люди разбегаются, на мостовой лежат раненые и убитые.
— Что там? — спросила Ульрике.
— Ничего хорошего. — Я повернул на север, обходя квартал по кругу.
Мы прошли мимо четырех домов с выбитыми дверьми. На крыльце одного плакала женщина. Увидев нас, она в страхе отступила во мрак.
Проповедник поотстал, и мы нос к носу столкнулись с шестью бунтовщиками. У одного из них в руках было копье, остальные оказались заняты тем, что сваливали награбленное добро на подогнанную телегу. Мы их интересовали лишь до тех пор, пока они не поняли, что чужаки не претендуют на добычу. Так что мы беспрепятственно прошли дальше.
— Аптекарская улица, — сообщила мне Ульрике, когда я спросил, где мы находимся. — До Ратушной площади отсюда идти пять минут. А от нее еще две минуты до «Фабьен Клеменз и сыновья». Нам сюда.
— Постойте, — умерил я ее пыл. — Если направимся прямо, то выйдем к ратуше?
— Да.
— Не подходит. Сейчас это одно из худших мест в городе. Есть другая дорога?
Она задумалась на мгновение, прикусив нижнюю губу.
— Через общественный сквер, вдоль пруда. Направо, в тот проулок. Нет! Стойте! Вон туда.