Страж
Шрифт:
— Билл работал с лазером?
Руссо в знак согласия моргнул.
— Он каким-то образом проник в лабораторию?
Руссо еле заметно кивнул, взял маркер и написал слово «окаменелость».
Картер так старался обойти эту тему.
— Все в лаборатории, — медленно выговорил он, — уничтожено.
Руссо отрицательно покачал головой, неотрывно глядя на Картера.
— Нет? — Но что он мог иметь в виду? — Тебе удалось что-то сохранить?
Картер помнил, что они сумели взять крошечные пробы окаменелости и породы и этот материал
— Прости, Джо, но я тебя не понимаю.
Может быть, сказывалось действие седативных препаратов?
Руссо снова взял маркер и слегка дрожащей рукой вывел слово «живой».
Что он мог иметь в виду? Картер мог предположить только одно — Джо говорит о себе.
— Да, ты живой, — с улыбкой проговорил Картер. — И настанет день, когда, веришь ты или нет, ты снова станешь заниматься всем, чем занимался раньше. — «Но так ли это будет?» — с грустью подумал он. — Даже нырять будешь.
Однако взгляд Руссо стал еще более встревоженным. Картер неверно его понял. Джо указал маркером на слово «окаменелость», потом — на слово «живой».
Картер молчал. Руссо снова показал маркером на слова.
Теперь смысл стал понятен, но невероятен.
— Ты хочешь сказать мне, что наше ископаемое оказалось живым?
Нет. Руссо застонал и нахмурил брови. Общение явно стоило ему больших усилий. Он снова взял маркер и, зачеркнув пару букв, заменил их двумя другими. Картер прочел: «Окаменелость живая».
И понял, что больше им с Руссо сегодня общаться не стоит. Джо явно находился под воздействием лекарств. Что ж, возможно, это было к лучшему.
— Ладно, — кивнул Картер. — Я понял. — Он подбадривающе улыбнулся. — Доктор сказала мне, чтобы я не задерживался дольше пяти минут, но завтра с утра я к тебе приду.
Картер положил дощечку и маркер на прикроватную тумбочку и посмотрел на Руссо. Взгляд у больного был усталый и измученный. «Похоже, вреда от моего визита больше, чем пользы», — подумал Картер.
— Не переживай за окаменелость, за лабораторию и все прочее, — сказал Картер. — Просто постарайся немного поспать.
Картер изобразил самую веселую улыбку, на какую только был способен, и отвернулся от кровати. Как ни стыдно ему было в этом себе признаться, но он испытал огромное облегчение, потому что ему больше не нужно было смотреть на лицо друга. Он дошел до двери и обернулся. Руссо по-прежнему не спускал с него глаз. Картер махнул рукой на прощание, но Руссо не отреагировал. Картеру показалось, что друг уже не видит его. Джузеппе Руссо словно бы смотрел сквозь него, в какие-то мрачные, темные глубины.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Труп унесли. Спрятавшись в тени, он видел, как тело накрыли полотном и унесли. «Что они собирались сделать с ним? Зачем они вообще это делали?»
Положили под мигающие огни и быстро унесли.
«Как их много». Он все еще не мог этого осознать. Повсюду вокруг него мир кипел жизнью.
Он сделал глубокий вдох, насладился воздухом. Запахами и вкусами, которых он не знал и не понимал. Но скоро поймет. Скоро он узнает все эти запахи и вкусы. Он уже учился их распознавать.
Он притаился в темном углу, в том месте, где обрел свободу. Если его освободили здесь, то, быть может, другие по-прежнему томились здесь же в заточении.
Другие — такие же, как он.
Он наблюдал. Все больше и больше людей входили и выходили. Они принесли какие-то орудия и свет и полили все вокруг водой. Дым постепенно развеялся. Наблюдая, он быстро познавал этот мир. И быстро понял, что делают эти люди.
Это продолжалось всю ночь, а когда взошло солнце, он отступил еще дальше, в темный дверной проем. Он закрыл лицо красной накидкой. И стал ждать.
И он увидел человека, пришедшего сюда, куда больше не приходил никто. Вскоре человек выбежал, источая запах страха и горя, и поскольку снова настала ночь, он без труда пошел за этим человеком. По улицам. Среди огней. И людей. Как их много. Идти пришлось недалеко.
Туда, где, как он понял, держали второго.
Того, которому было сказано, что страдания — это дар.
Того, который был еще жив.
«Это враги, — думал он, — или друзья?»
Воздух. Воздух здесь был наполнен множеством запахов. Он обернулся. Позади него стоял забор из ржавой проволочной сетки. А за забором — большой дом. Он сразу понял, что внутри никого нет. Дом, выстроенный из кирпичей, красных, как его накидка. Окна кое-где были забиты деревом, а в некоторых блестели разбитые… стекла. Да, это так называлось.
Он быстро учился. Он слышал это слово. Его произносили люди в том месте, где он обрел свободу. Он не только наблюдал… он слушал. Речь некогда была тем даром, который приносили людям такие, как он. И теперь получалось, что дар возвращается ему. Так и должно было быть. В этом была справедливость.
Занимался рассвет. Он повернулся к ограде и длинными, необычайно красивыми пальцами (не хватало только самого кончика среднего пальца на правой руке) раздвинул звенья проволоки. Затем он шагнул в образовавшийся проем и наступил на воду и землю. «Грязь». Он поднялся по полуразвалившимся ступеням и заглянул в окно сквозь щель в шершавых досках. Внутри он увидел пустоту. Тени. Мрак. Уединение.
И все это влекло его к себе.
Но больше всего ему понравился воздух внутри покинутого дома. Воздух был старый, его наполняли запахи, которые были ему знакомы… запахи крови, слез и смерти. Они копились здесь годами.
Но что такое были эти годы в сравнении с великим промыслом? Ничто. Пустяк.
Но сейчас, в этом странном мире, где он пробудился, это место могло послужить ему… «приютом». Он улыбнулся. Хорошее слово. Новое. Выловленное прямо из воздуха.
Он думал о том, как много ему нужно сделать.