Страждущий веры

Гольшанская Светлана

— Его ковать надо, иначе он даже одного перехода не выдержит.

Дожидавшийся рядом туат ответил:

— Мы не куём лошадей. Ненниры по снегу босыми ходят, железяки на льду только скользят сильней.

— А подковы хоть есть?

Туат развёл руками.

— Схожу наверх. Может, удастся с кузнецом сговориться. Мне бы только подковы достать, дальше сам справляюсь. К шорнику хорошо бы зайти. Старая подпруга ему коротковата будет.

— Ты в кузнечном и шорном деле разбираешься? И жнец, и швец, и на дуде игрец? Прямо мастер на все руки! — не сдержалась я.

Чего

бешусь? Пускай бахвалится и пушит хвост. Мальчишки все такие, что Петрас, что Йорден, боги, даже Вей так делал, чтобы охмурить очередную селяночку. Какая мне разница? Пускай катится своей дорогой!

— Никогда не знаешь, что пригодится в жизни, — пробормотал Микаш на прощание и повёл жеребца следом за туатом.

Через пару дней ко мне снова заглянула Эйтайни.

— Я ворожила тебе на удачу. Завтра можешь отправляться в путь. Неделю будет хорошая погода, а там ты сама справишься, — она протянула мне глиняную чашку с горячим травяным отваром. Я подозрительно глянула на королеву. — Не бойся, это чтобы здоровье и силы в дороге не подвели.

Я села на лавку и принялась греть стынущие ладони о чашку, вдыхая терпкий аромат.

— Принцесска, я пришёл попрощаться! — раздалось непочтительное с порога. Я даже голову поворачивать не хотела.

— О, извините, Ваше Величество, это я не вам, это я... принцесске.

Микаш встал возле нас. Я закатила глаза. Эйтайни усмехнулась:

— А со мной, значит, прощаться не надо?

— С вами — отдельно. Официально, — подобрался Микаш. — В городской кузне немного подработал, пока кузнец личные дела справлял. У него тоже свадьба. На подковы хватило и на подпругу, даже немного на угощение осталось.

Он достал из-за пазухи запечатанный кувшин с элем и хотел налить, но я покачала головой.

— Молодец, конечно, но крепкое я больше не буду. У меня своё питьё есть.

Микаш пожал плечами и налил себе полную до краёв кружку. Пена аж наружу выбегала.

— Хорошие здесь люди, добрые и щедрые. Друг за дружку держатся. У нас бы так сплочённо жили, может, никакой беды и не случилось бы. Верно, это оттого, что досюда власть Сумеречников не дотягивается. Народ не избалован и рассчитывает только на себя и друг на друга.

— Да... — задумчиво пробормотала я, потягивая отвар. Уезжать-то жалко, Урсалия почти как родная стала. Я точно знала, что когда-нибудь снова ступлю на порог Ильзара, но сюда уже не вернусь.

— Надеюсь, ты не поедешь за мной?

— Нет-нет, даю слово. Я же попрощаться пришёл, — он чокнулся со мной кружкой. Пена выплеснулась через край и попала в мой отвар. — И с вами, раз уж вы тут.

Он поднял кружку и отсалютовал Эйтайни. Та снисходительно улыбнулась.

— Ты ведь не Сумеречник, — я подозрительно прищурилась. — И слова держать не обязан.

Микаш сделал глоток аж на полчашки. Как не закашлялся?

— Хочешь, сказку расскажу? На этот раз ту, в которую я верю.

Я пожала плечами.

— Жила-была лягушка. Она считала себя самой необыкновенной и недооценённой лягушкой на болоте. Надоел ей старый дом среди кувшинок, и решила она отправиться в дальние края, где комары слаще

и не водятся цапли, готовые вот-вот съесть. Упросила она уток взять её с собой на зимовку. Ухватилась квакушка ртом за шест, подняли его с двух сторон утки и полетели. Прошло совсем немного времени, прежде чем утки встретили свою стаю и захотели поздороваться. Они забыли про лягушку и выпустили шест. Она упала в воду маленького пруда, но как только вынырнула на поверхность, её съел аист.

— Сиди дома — не гуляй? — безразлично спросила я.

— Вроде того, — ответил Микаш в тон мне и вторым залпом опорожнил кружку до дна.

— А если эта лягушка не хочет жить? Если она хочет, чтобы её съел аист?

— Значит, это очень глупая лягушка.

— А как назвать ухлёстывающего за ней селезня, готового отгонять всех аистов на болоте ценой собственной жизни?

— Это тоже очень глупый селезень.

— Как хорошо, что неумны мы оба, иначе нам бы было скучно друг с другом. Госпожа Эйтайни, вы молчите, мы не утомили вас своей глупостью? — куртуазно обратилась я к ворожее.

Мы засмеялись. Микаш встал и вышел, забрав с собой кувшин.

— Зря ты так, — покачала головой Эйтайни. — Мужчины нежные, как дети. Дамские колкости их сильно ранят.

— Меня его слова тоже ранят, — я поставила кружку на тумбу и сложила руки на груди.

— С тебя же, как с гуся вода. Огрызнулась и пошла дальше, а он ещё долго переживать будет. Посмотри на моего Асгрима: чуть что скажешь, сразу замыкается.

— Может быть. Он вызывает во мне всё низменное. Бесит. Поэтому и не хочу, чтобы он ехал со мной. Боюсь стать ведьмой, не такой, как ты, а страшной и зловредной…

— Так я и была страшная и зловредная, — не обидевшись, усмехнулась Эйтайни. — Бегство от проблем — не выход. Они настигнут тебя, где бы ты ни была. Послушай Микаша. В его словах есть доля истины.

— Значит, ты с ним согласна? Я — глупая лягушка?

— Нет. Ты ещё очень юна и мало что знаешь. Не так плохо, что ты ищешь место в жизни, а не ломаешь себя в угоду правилам и традициям. Просто ответы не в недоступном уголке мира, а вот здесь, — Эйтайни коснулась моего виска. — И вот здесь, — переместила руку к груди, где билось сердце. — Прислушайся к себе, и ты поймёшь, что тебе нужно.

— Меня ждут в городе на краю погибели. Я видела это на Мельдау.

— Значит, ступай, — кивнула ворожея. — Поверь в себя, тогда всё получится.

Я обняла её и зашептала:

— Я буду стараться. Спасибо за всё!

Не думала, что буду относиться к ней, как к старшей сестре.

— Не дерзи Микашу. Постарайся понять, что тебя злит. Когда я поняла, то тут же перестала быть страшной и зловредной, — посоветовала мне ворожея, прежде чем за ней пришёл муж.

Проводить меня на рассвете пришли Асгрим, Эйтайни, Шейс и ещё с десяток знакомых охотников-воинов. Помогли закинуть тюки на лошадь и помахали руками, желая удачной дороги. Я уселась на своём сером мерине Лютике, полуобернувшись, и он повёз меня прочь от туатов. Их силуэты удалялись, пока не стали точками на багряном горизонте. Микаш не пришёл, хвала богам!