Стражи цитадели
Шрифт:
Я перестал следить за Сейри постоянно. Она знала про потайные отверстия и всегда догадывалась, когда я был поблизости, хотя нельзя сказать, что ее это беспокоило. Однажды, когда мы вместе сидели на крыше потайной башни, она сказала, что во всем замке есть только несколько уголков без скрытых глазков: в папином кабинете, в нескольких спальнях, сторожевых башнях, в маленькой приемной, в зале для званых обедов и в заброшенном саду, принадлежавшем бабушке. Мне пришло в голову, что было бы занятно и там устроить смотровые щели. Тогда я буду знать кое-что о замке, чего не знает Сейри. В нескольких местах это, оказалось, довольно сложно сделать, и я решил, что не стану подсматривать за спальнями, но каждую ночь, когда все ложились
Едва рассвело, колючее тепло разлилось по моему телу, как будто солнце всходило внутри меня самого вместо неба. Дальше — еще более странно: прямо из рассвета вышли двое. Там не было ни калитки, ни ворот, ни места, где они могли прятаться. Оба кутались в белые плащи, и стало ясно, что Сейри ждала именно их. Она села на скамью рядом с одним из них, странного вида стариком. Они сказали много непонятного, но кое-что — кое-что важное — я понял.
— Я никогда не подвергла бы вас опасности… — сказала Сейри. — Я здесь лишь потому, что мне представилась возможность отплатить брату за все.
«Отплатить брату за все…»
Месть. Госпожа Вералли была права.
Старик сказал, что молодой высокий мужчина, с которым Сейри гуляла по саду, был тем самым принцем, убившим папу. Я не смог расслышать все, о чем Сейри говорила с молодым, но потом они остановились перед мертвым деревом, и он протянул к нему руку. Внезапно дерево покрылось листьями, расцвело и снова засохло, словно прожив целый год у меня на глазах. Я знал, что за зло может сотворить такое, и понял, кого Сейри привела в наш дом. Госпожа Вералли была права во всем. Папу убил колдун. Этот колдун был другом Сейри, и она привела его в Комигор, чтобы завершить свою месть.
Я не стал ждать, чем все это закончится. Вместо этого я бросился в замок, чтобы рассказать хоть кому-нибудь о происходящем. Я побежал в мамину комнату, но госпожа Вералли сказала, что маме нельзя ни с кем видеться и мне не следует знать почему. Это означало, что мама рожает. Может, Сейри убедила колдунов сделать так, чтобы ребенок появился на свет раньше положенного и умер, как остальные.
— Вы ведь не пустите сюда ни Сейри, ни кого-нибудь чужого, правда? — спросил я. — Я знаю, что она ведьма, как вы и говорили.
Госпожа Вералли взяла меня за подбородок и подняла его, чтобы я заглянул в ее морщинистое лицо.
— Ты видел следы зла? Мы пошлем за королевскими дознавателями, чтобы ее допросили.
Ее глаза горели.
Я не знал, что ответить. Мысль о королевских дознавателях судорогой свела мой желудок. Если они примутся искать чародейство, то, разумеется, отыщут и меня. Я старался не делать ничего дурного, но не всегда знал, что было дурным, а что — нет. Некоторые вещи просто случались сами. Вот почему Люси так пристально за мной следила. Нет, я не мог рассказать госпоже Вералли всего, и объяснил только, что не хочу, чтобы Сейри причинила вред маме или ее новорожденному ребенку.
— Она и близко сюда не подойдет, мой маленький ягненочек, и ты держись от нее подальше. Я собираюсь отправить ее отсюда прочь. Капитан Дарзид уже едет из Монтевиаля. Этот человек помог твоему отцу уничтожить ее злого супруга и ребенка-демона. Когда капитан приедет, я расскажу ему, как она шныряет тут повсюду,
Мне никогда не нравился капитан Дарзид. Он при каждой встрече клал мне на плечо руку и принимался расспрашивать, чем я занимаюсь, что изучаю, с кем дружу, и все время следил за мной. Если я упражнялся с мечом во дворе, он наблюдал, опираясь на стену, если читал в библиотеке — он заглядывал в книгу через мое плечо. Сколько раз он улыбался мне особенной вкрадчивой улыбкой, словно мы с ним были близкими друзьями. Я обрадовался, когда он уехал из Комигора после смерти папы.
Если Дарзид приедет и госпожа Вералли пошлет его на поиски чародейства, надо готовиться уносить ноги. Бесполезно было мечтать оказаться старше, выше, искуснее в фехтовании, чтобы защитить маму или ребенка от Сейри и колдунов. Хорошо, если мне удастся позаботиться о себе. Я собирался бежать так далеко, чтобы никто не мог найти меня. Остаток дня я провел, собирая вещи: нож, потерянный кем-то на фехтовальной площадке, несколько холодных булочек, оставшихся после завтрака, немного сыра, предназначенного на обед, который я стащил из буфета; еще была теплая рубашка, перчатки и пять серебряных монет — их дал мне папа в последнюю нашу поездку в Монтевиаль. Я долго колебался, но все-таки пошел к запертому шкафу в библиотеке и вытащил оттуда зеленый шелковый кисет, в котором лежал перстень с гербом Комигора. Теперь он принадлежал мне и мог однажды понадобиться. Собранную сумку я спрятал в подвале.
Я хотел бы уехать тем же вечером, но завтра наступал День соглашения, и я должен был присутствовать независимо ни от чего. Папа ждал бы этого от меня. Некоторые вещи просто приходится делать, как бы вы их ни ненавидели. Я буду сидеть рядом с Сейри целый день, а она будет притворяться, что у нее нет друзей-колдунов и что она вовсе не приводила их в Комигор, чтобы убить нас всех. Я не спал всю ночь, чтобы они не смогли тайком прокрасться ко мне.
Я не мог понять, как можно так правильно поступать и в то же время быть такой злобной в душе, как Сейри. Она очень старалась заботиться об арендаторах как надлежит, именно так, как говорил папа, показывая им, насколько они важны и уважаемы. К концу дня я устал, и меня снова стали мучить сомнения. Но Сейри совершила ошибку. Я уже готов был выпить с ней бокал вина, когда она принялась говорить о папе, как бы он гордился мной. Это напомнило мне о нем, о том, что его больше никогда не будет здесь в День соглашения из-за нее и ее принца-чародея. Я пришел в ярость оттого, что она привела в дом убийцу моего отца. Я задумался, не отравлено ли вино, и, швырнув в Сейри бокалом, убежал. Я чувствовал себя трусом.
Выбежав из главного зала, я быстро заглянул к себе в комнату, чтобы взять плащ, и спустился в подвал за сумкой. Я уже готов был ехать, оставалось только одно: я не мог уйти, не попрощавшись с Люси. Я надеялся, что мне удастся проскользнуть в ее комнату и обратно незамеченным, но помещения прислуги, словно муравейник, кипели суматохой Дня соглашения, рождения ребенка и всего прочего. Мне пришлось прятаться в пустой комнате, пока все не улеглось. Прошло несколько часов. Я бы сгрыз кирпич до половины за то время, что Токано ходил и гасил светильники. Но и после этого я выждал еще немного на всякий случай. Жаль, что я не умел становиться невидимым.
Когда, наконец, я добрался до комнаты Люси, из-под ее двери выбивалась полоска света. Она никогда не спала подолгу. Когда бы я ни пришел к ней, она сидела, покачиваясь, в кресле лицом к двери и улыбалась, словно как раз и ждала, когда я войду. Но той ночью, когда я тихонько поскребся в ее дверь, я не услышал ни скрипа кресла, ни ответного постукивания, приглашавшего меня войти, — ни единого звука. Я почти решил не входить, боясь разбудить ее. Но мне нужно было бежать и нужно было сказать ей об этом, поэтому я распахнул дверь.