Стражи Хейвена
Шрифт:
Из прошлого старой скотобойни, из времени боли, крови и ужаса, возвращались животные. Тысячи и тысячи тварей, зарезанных, разрубленных на части в проклятом подвале людьми, которые смеялись и шутили, убивая свои жертвы. Каждый стон, каждая смерть, многие годы страданий, запечатленные стенами древнего здания, руины которого лежали под фундаментом боен, теперь вновь вернулись в наш мир; вернулись во имя мести. Крохотные души сливались в одно, в нечто огромное и могущественное, не знающее покоя, терпеливо ожидающее на границе двух миров, когда настанет
Королевский Дворец содрогался до основания. С потолка посыпалась пыль, куски лепнины, балки, по стенам зазмеились извилистые трещины. Защитные заклинания были сметены в один момент, и души животных, опять обретя плоть, устремились в город. По булыжной мостовой загрохотали копыта, превращая в кровавую кашу тела прохожих. Кровь рекой текла в сточных канавах, но животным было этого недостаточно. Отовсюду их поражали стрелы, копья, мечи, но оружие не могло причинить им боль или ранить. Они давно умерли и навсегда избавились от страданий мира сего.
Не было такой силы, которая могла бы выдержать бешеный напор тварей. Повсюду валялись изуродованные трупы мужчин и женщин, раздавленные, растоптанные, изорванные рогами. Кровь стекала с изогнутых рогов в огромные раны, которые столетия назад прорубил топор мясника. Впереди неслись быки, словно могучие тараны, а за ними, добивая падших, погружая морды в еще трепещущие тела, следовали овцы, козы, телята. Не было самой маленькой твари, которая не попробовала бы на вкус еще теплую человеческую плоть.
Крики, вопли, стоны боли и отчаяния сливались в безумный рев, наполнивший весь город. Грехи мясников столетия спустя пали на головы их отдаленных потомков, и люди, словно помешанные, метались по улицам, почти потеряв от страха человеческий облик. Многие в исступлении убивали себя или друг друга, чтоб через несколько минут самим погибнуть под окровавленными копытами. В этом океане хаоса уцелели лишь маленькие островки, где до последнего сопротивлялись обитатели Улицы Богов, но их было слишком мало.
В Чертовой Яме кровь текла по сорванным с петель дверям и выбитым решеткам. Сама смерть носилась по мрачным коридорам тюрьмы, не щадя ни заключенных, ни тюремщиков, не обращая внимания на тяжелые затворы, в камерах бесновались сошедшие с ума узники, дрались, впиваясь в горло врагу, пускали в ход зубы и ногти.
В казармах городской Стражи кипела битва. Солдаты сражались с храбростью обреченных, отстаивая каждую ступеньку, каждый дюйм. Но тщетно поражали они тварей мечами, напрасно чародеи бормотали свои заклинания. Животных было слишком много, и сила их была слишком велика.
По роскошным залам и приемным городского Совета носились черные демоны в образе лошадей, ударами копыт разрушая все на своем пути. Здание дрожало от грохота, дикого ржания, душераздирающих предсмертных воплей. Красные глаза исчадий ада пылали словно костры, как будто впитав в себя потоки пролитой ими крови. Среди обломков мебели, битого стекла, изорванной бумаги валялись, как сломанные куклы, тела владык города, некогда важных и самоуверенных, а теперь изувеченных и жалких. В устремленных в потолок глазах навеки застыл бескрайний ужас.
У Северной окраины вода неожиданно вскипела, и на берег полезли чудовища, превращенные столетиями ожидания за чертой смерти в существ из ночного кошмара. Они неуклюже ползли по улицам, переставляя огромные членистые ноги, щелкая исполинскими клешнями.
Где-то в Хейвене жившие там маги лихорадочно плели сеть заклинаний, отлично понимая, что рано или поздно тонкая преграда, отделяющая их от бестий, неминуемо падет.
Тысячи бегущих заполнили Улицу Богов, куда еще не могли прорваться адские создания. Тщетно ее обитатели взывали к своим покровителям. Боги отвернулись на время от людей. Они не хотели вмешиваться в земные дела, ибо понимали толк в мести.
Внизу, в подвале Королевского Дворца, Хок, Изабель и Вульф Саксон стояли в центре пентаграммы, с замирающим сердцем глядя на тени, толпящиеся у сияющей голубой черты. Голос Шторма приказал им встать в пентаграмму и научил, как снова зажечь ее спасительное сияние, однако сразу же после этого пропал. Они еще не знали, сколько прошло времени. Время умерло. Здесь не умолкая раздавались крики умирающих животных. Лязгали стальные цепи и крючья, возникшие откуда-то из прошлого. На них висели разделанные туши и головы, судорожно дергающиеся, ибо не могли снова умереть, но продолжали страдать. Кровь алым потоком стекала в дренажное отверстие.
Хок закрывал глаза, чтоб не видеть ужасной картины, и тогда перед ним вставало еще более ужасное зрелище гибнущего Хейвена. Там рушились пылающие дома, люди, которых Хок поклялся защищать, гибли в муках и отчаянии. А ему приходилось стоять в пентаграмме, сжимая топор в бессильном гневе. Капитан взглянул на Изабель. Ее лицо превратилось в застывшую маску немой боли. Хок взял руку жены и тихо пожал.
Позади них, уткнув голову в колени, сидел Вульф Саксон. За все это время Вульф не произнес ни слова, даже когда Стражи обращались к нему. Неожиданно прозвучал голос Шторма:
— Вы слышите меня? С вами все в порядке?
— Смотря что понимать под словом «порядок», — мрачно отозвался Хок. — Мы сидим в пентаграмме, как в ловушке, среди самых невероятных чудовищ. Саксон словно впал в тихое помешательство и не говорит ни слова. Это, по-твоему, порядок?
— Поверьте мне, капитан, там, где сижу я, еще хуже. Хейвен разрушается, люди гибнут тысячами. Мы пока держимся, но сил у нас хватит ненадолго, месть, неутоляемая столетиями, царит на улицах города. Такого я даже представить не мог.