Стражи Красного Ренессанса
Шрифт:
— И что теперь? — глаза женщины сверкнули яростью.
— А теперь ты должна позвонить своему отцу и сообщить, что у тебя неприятности, и эти неприятности из-за него. Ты должна его проклясть. А потом, извини, умереть. Должна заставить его засуетиться и, в конце концов, совершить ошибку. И даже не пытайся возражать, Зулихан, у тебя нет выбора. Вернее выбор есть между собственной жизнью и жизнью детей. Ты можешь мне отказать, и я уйду, но как ты будешь после этого жить?
Женщина содрогнулась всем телом, чуть помедлила, а затем проговорила, будто во сне:
— У меня нет прямой связи…
— Ты
Зулихан потянулась к сумочке.
— Если там у тебя оружие, — предупредил страж, — не вздумай его применить, помни о детском саде на улице Америго Веспуччи.
— Там планшет, — сказала женщина и, действительно, достала из сумочки планшет, трясущимися пальцами потыкала кнопки, посмотрела на экран и с облегчением произнесла:
— Он не работает.
— Твой не работает, — подтвердил Ионов, — у тебя в доме сейчас вообще ничего не функционирует. Кроме моего…
Петр извлек из кармана мобильник, протянул его женщине.
— Я не помню номера, — сказала она.
— Зато я помню, нажми на единицу, и номер наберется автоматически.
Зулихан медлила. Кусая губы, она шарила взглядом по стенам, словно ища у них поддержки. Но, видимо, чужие стены в чужой стране не могли помочь несчастной эмигрантке, и женщина разрыдалась. Раскаленная игла сочувствия кольнула сердце стража. Невыносимо, как же невыносимо созерцать слезы на столь прекрасном личике! Он бы мог прижать бедняжку к груди и утешить, как утешал совсем недавно жену погибшего от рук террористов товарища. Ведь между всеми женщинами мира, в сущности, не было никакой разницы. Они одинаково любили и боялись за своих детей, за своих мужчин: сыновей ли, братьев, отцов, возлюбленных…
Действительно разницы никакой. Кроме одного: она приходилась дочерью жестокому убийце, она являлась ахиллесовой пятой врага номер один, волею судьбы она оказалась на чужой стороне. И если ее смерть причинит невероятную боль отморозку, значит цель оправдывает средства. Значит — так нужно.
Нутро Ионова заиндевело, будто только что он выпил стакан ледяной воды, сочувствие мгновенно сменилось черной холодной злостью.
— Звони, Зулихан, — скомандовал он, — у нас мало времени. Ты ведь любишь своих деток? Звони немедленно!
Протяжно всхлипывая, она прислонила трубку к мокрой щеке, в воспаленных красных глазах женщины теперь нельзя было обнаружить ни ненависти, ни страха, но лишь одну покорность. И эта покорность изуродовала прекрасную брюнетку. Петр понял, что сломал ее, однако победа эта совсем не радовала.
— Папа… — еле слышно произнесла Зулихан, — папа… я…
Без всякой надежды она взглянула на Ионова.
— Америго Веспуччи, — бесшумно пошевелил губами страж, — десять автоматчиков в двух фургонах… помни об этом… помни об этом, Зулихан, и говори то, что следует говорить…
— Папа… — голос женщины дрогнул, — я… сейчас… я сейчас умру… из-за тебя папа… я… сейчас умру… — Зулихан всхлипнула и вдруг закричала, — будь ты проклят, слышишь! Будь ты проклят!!! Ты и здесь меня достал! Убийца!!! Ненавижу тебя!!! Ненавижу!.. ненавижу…
Она
— Не плачь, Зулихан, — сказал он, — ты веришь в бога?
Женщина ничего не ответила. Она продолжала рыдать.
— Веришь или нет? — переспросил страж.
Зулихан убрала руки от лица. Во взгляде ее читалось безграничное отчаяние. В этот момент, наверное, она думала: "Что же еще тебе, сукин сын, от меня надо. Ведь я сделала все, что ты велел. Зачем лезешь в душу?"
— Так веришь или нет?
— Нет Бога кроме Аллаха и Мухаммад пророк его, — тихо прошептала она.
— Ты очень хорошая, очень красивая, Зулихан. Что там говорится про иную жизнь в хадисах? "Земные женщины в раю настолько прекраснее, насколько внешнее превосходит внутреннее". Ты будешь еще прекраснее и еще лучше…
Ионов метнулся к женщине. Левой рукой зажал ей рот, а правой вогнал шприц в шею. Вскинув руки, выгнувшись и пронзительно замычав, Зулихан дернулась, попыталась встать, но страж крепко прижал ее к креслу.
— Вы вечно юные, вы никогда не умрете, — нашептывал он агонизирующей женщине на ушко, быть может, пытаясь тем самым хоть немного ослабить предсмертный страх, — вы полны радости. Вы никогда не печалитесь. Вы всегда будете здесь и никогда не уйдете. Вы довольны и никогда не сердитесь. Блаженны те, кто предназначен для вас и для кого предназначены вы…
Наконец, содрогнувшись в последний раз, Зулихан затихла, обмякла, руки ее безвольно повисли на подлокотниках. Ионов выдернул шприц из шеи жертвы, спрятал его в коробочку. Теперь предстояло самое мерзкое. Страж получил четкую инструкцию сделать с дочерью главаря террористов то же, что Джахангир сделал несколько месяцев назад с шестью соплеменницами, посмевшими выйти замуж за иноверцев.
Кровь за кровь, смерть за смерть. Законы талиона стары как мир. Зулихан необходимо было раздеть догола, затем отрезать ей голову, выпотрошить живот и воткнуть во влагалище металлический штырь. В ТУ ВАСП рассчитывали, что подобное зверство должно ослепить Байсангурова, вывести из равновесия, в результате чего он обязательно совершит ошибку…
Он ведь был последним из крупных сопротивленцев, и его гибель означала бы окончание подспудной войны и наступление долгожданного мира на территории родной страны, которая чуть не развалилась, превратившись в Конфедерацию в конце двадцатых годов, которая, тем не менее, продолжила борьбу за жизнь и еще двадцать лет спустя стала Советской.
Ионов стащил остывающее тело на пол. Затем, положив чемоданчик на стол и открыв его, достал остро заточенный нож, кусок стальной арматуры, и защитный костюм из тонкой сверхпрочной резины. Руки стража были намазаны специальным кремом, не оставляющим отпечатков пальцев, однако защитный костюм был необходим для того, чтобы не измазать одежду в крови. Ионов надевал его не спеша. Ионов медлил. Ионов не хотел приниматься за жуткую работу.