Стражи времени
Шрифт:
— Это что ж за земеля? — хмуро поинтересовался Шалый, мысленно представляя себя в форме сотрудника госбезопасности. — Что за кореш, господин майор, поди, из блатарей кто?
— Да нет, Василий Иванович, это старший лейтенант госбезопасности Антон Зубарев. Помните такого? Вы от него и его людей бежать из эшелона изволили.
— Легавый этот? — Вася присвистнул. — Жив, выходит, сучара. Братаны, значит, всей кодлой полегли, а этот красноперый жив-живехонек. Ну, дела….
— Господин Борзяк, давайте без ваших грубостей, — немец поморщился. — Мы же договорились.
— Извините, погорячился! Согласен я к вам на службу идти, господин майор. Лучше гэбэшную форменку напялить, чем в деревян-бушлат обрядиться. Послужим, так сказать, Великому Рейху, — Борзяк поймал на лету, брошенную ему немцем пачку сигарет.
— Я знал, что вы согласитесь, — фашист самодовольно ухмыльнулся. — И
— А как же мы обратно-то попадем? — Борзяк пожал плечами. — Если даже мы к нашим, я имею в виду, ну, бывшим нашим, выйдем, они же нас сразу к стенке прислонят. Мы же с немецкой территории чешем, стало быть, шпионы.
— А об этом, господин Борзяк, я позабочусь. Не прислонят, если слушаться будете меня, — немец усмехнулся. — Сейчас пока отдыхай. Жди, когда старший лейтенант поправится.
Глава 7. АНТОН ЗУБАРЕВ
Антон Зубарев открыл глаза. Где он? Почему так болит голова? Антон огляделся. Белые стены палаты, прикроватная тумбочка, на тумбочке какая-то тетрадь. Он повел глазами чуть в сторону. Небольшой столик с целой батареей медицинских склянок. Над столиком, на стене — небольшая фотография Сталина. Окно занавешено плотной темной шторой. Рядом с постелью Антона — табурет. Палата отдельная, больше коек нет. Табурет, конечно, для сиделки. Он тяжело ранен? Антон попытался пошевелить руками — получилось, ноги слушались хуже. Во всем теле — противная липкая слабость. «Нужно сесть», — подумал Антон и попытался приподняться. Он закусил губу, оперся на локоть и тут же опустился на спину. Нет, не получилось, сил нет, перед глазами плывут какие-то разноцветные круги. Вокруг темнота, но вот, слава богу, открылась дверь, мягкий белый свет озаряет женскую фигуру. Кто это? Антон всматривается. Неясные очертания обретают четкость. Вот длинные смоляные волосы, чуть тронутые проседью, лучистые печальные глаза смотрят с укоризной, мол, что же ты, сынок, так разболелся?
— Мама! Мама! — кричит Антон. — Я поправлюсь, я поправлюсь, обязательно поправлюсь! Ты только не уходи! Подожди, я пойду с тобой!
Но мама уходит, уходит в даль по тенистой аллее. Какое знакомое место. Да ведь это Нескучный сад. Его любимое место прогулок. Точно, вот сейчас будет скамейка. Их любимая скамейка, где они любили сидеть, купив мороженое, самое вкусное, с ванилью. И они с мамой, покончив с мороженым, достают книгу. Что это? Ах, да, это Жюль Верн «Пятнадцатилетний капитан»! Мама начинает читать ему. Её волосы касаются его щеки. Антону щекотно, но он не останавливает маму. Антон боится пропустить самое интересное, но какая-то мысль мешает ему сосредоточиться.
Отец! Отец, где он? Почему его нет ними? Антон оглядывается по сторонам и, наконец, замечает отца. Тот сидит на скамейке почти в самом конце аллеи. Скамейка находится далеко от них с мамой, но Антон видит отца очень явственно. Почему-то он одет в тяжелое темное пальто, на голове — теплая кепка. Зачем он так оделся? Ведь сейчас лето, ему же жарко. Отец поднимается со скамейки и смотрит на них долгим взглядом. Почему он не подходит к ним? Сейчас он подойдет и, как всегда, протянет Антону сразу две руки, выбирай любую, малыш. Но отец, повернувшись, идет прочь из сада. «Папа, стой, подожди! Я все знаю! Прости нас, прости и меня и маму! Пожалуйста, прости!» — кричит Антон. Он смотрит на мать, сидящую рядом. Боже, как она постарела. Коротко стриженные седые волосы, скорбно опущенные уголки тонких бескровных губ. А что это за молодой парень в форме лейтенанта НКВД? Да ведь это он сам, Антон. Мама поднимается со скамейки и тоже, как и отец, начинает уходить. Антон хочет попросить ее остаться, но не может вымолвить ни слова. Рядом появляется молодая женщина с ребенком на руках. Она встревожена. «Тоша, Тоша, возвращайся к нам, мы ждем тебя. Ты очень нам нужен», — еле шепчет она, но Антон отлично ее слышит, пытается махнуть ей рукой, но не может. Тело больше не подвластно ему. Женщина с ребенком на руках исчезает. А вокруг Антона начинает кружиться круговорот смутно знакомых ему лиц. Профессор с седыми растрепанными волосами, люди в погонах, некоторых он узнает, некоторые ему не знакомы. Потом круговорот лиц пропадает и устанавливается плотная чернота. Антону кажется, что его больше нет, он говорит, торопясь, сам не слыша своих слов, но силы покидают его, и он опять проваливается в ночь….
— Бредит, состояние очень тяжелое. Во время ранения в организм попала инфекция. Прибавьте к этому развившуюся пневмонию. Я уже не говорю о ранах. Контузия, тело посечено осколками. Если бы не лекарства, которые добывает для него ваш шеф, можно было бы считать парня трупом. А так шанс есть. Бог милостив, может бедняге улыбнется удача. Смотрите за ним внимательнее, мой друг, он может умереть в любую минуту. Если что-нибудь случится, зовите сразу меня! Будем надеяться, — врач вышел из палаты.
Через две недели Антону стало лучше. Проснувшись утром, Зубарев осмотрел уже знакомую палату. И не узнал ее. Он мало что помнил. Отлично вспоминалось только то, что происходило до бомбежки поезда. Побег, убитого часового, саму бомбежку Антон помнил, а дальше — сплошная темнота. Он огляделся по сторонам. Около кровати стоял табурет, на нем, положив ногу на ногу, восседал молодой паренек в форме сержанта госбезопасности. На коленях у него лежала толстая тетрадь с заложенным внутрь карандашом.
— Где я? — голос Антона прозвучал неожиданно глухо. — Что со мной?
— Вы ранены, находитесь в госпитале, — прихватив тетрадь, сержант вышел.
Все это очень не понравилось Антону. «Чего сержант меня охраняет? Видать, проштрафился, арестовали, как пить дать, арестовали. Что же случилось после взрыва?» — задавал себе всё новые вопросы Антон. Сколько он находится в этом госпитале? Как проходило лечение? Из воспоминаний только мучительная боль и неимоверная слабость.
Вошел врач. Наглухо застегнутый белый халат, равнодушный взгляд. Антон попытался задать ему вопрос о своем пребывании здесь, но доктор молчал. Равнодушно осмотрев больного, эскулап вышел, плотно затворив за собой дверь. Минут через пять дверь опять отворилась. В палату вошел высокий симпатичный военный. Вошедший сел за стол, стоящий перед койкой Антона и, настороженно посмотрел в осунувшееся лицо парня. Антон в ответ тоже скользнул взглядом по визитеру. Петлички гэбешные, две «шпалы» — по званию майор. «Дознаватель, наверное», — с тоской подумал Антон.
— Фамилия, имя, отчество, год рождения? — майор достал из кармана галифе пачку «Казбека» и закурил, выпустив дым в направлении Антона.
— Зубарев Антон Иванович, 1913 года рождения.
— Антон Иванович? — гэбист, прищурившись, смотрел на Антона.
— А вот у нас несколько другие сведения. Отца вашего звали не Иван, а Дмитрий. В 1921 году он был расстрелян Советской властью, как активный участник белого движения. После этого, мамаша ваша, тоже, кстати, уже покойная, срочно от мужа своего расстрелянного открестилась. Де, он меня бросил, сына я воспитывала сама. А про его участие в контрреволюции я, мол, и знать не знала, и ведать не ведала. И ей поверили. Потом она срочно вышла замуж за пролетария по имени Иван. И знаете, Антон Иванович или Дмитриевич, как вам будет угодно, дело у нее это выгорело. Имя этого пролетария и стало вашим отчеством, а фамилия Зубарев — это девичья фамилия Вашей матери. Точно это еще не установлено, но, думается мне, мыслю я правильно. Потом, очевидно, пролетарий помер от водки или еще чего. А мама ваша, видать, после смерти его не долго горевала. А знаете, Антон, почему? Мыслю я, что не любила она этого работягу. Ради вас на такую жертву пошла, биографию вам спасла. А вы с такой биографией в органы подались, да еще в партию умудрились вступить. Не думали, что обман-то ваш вскроется, а, товарищ старший лейтенант? Вернее, уже бывший старший лейтенант, — майор открыл красную папку, которую принес с собой, и, заглянув туда, устремил взгляд на Антона. — Как, бишь, отца твоего фамилия?
— Самойлов! Самойлов Дмитрий Дмитриевич. Штабс-капитан Самойлов, — тихо выговорил Антон.
Он был раздавлен, грянувшее разоблачение лишило его последних сил. Он почти терял сознание от слабости, едкого дыма папирос, которые одну за одну курил майор, от сверлящего, злобно взгляда гэбиста.
Как они узнали, как они это все выяснили? И ведь, правда, прав этот чертов майор, почти все так и было. После расстрела отца мама с Антоном уехали к ее сестре в Саратов. Почти пять лет они жили там, город на Волге приютил их неполную семью. Сестра матери, его тетка, с мужем уступили им комнату. Потом тетка умерла, ее муж, ставший вдовцом, горевал недолго. Вскоре он привел в дом сожительницу. Она и выгнала Антона с матерью. Вернувшись в Москву, они обнаружили, что их комнату давно уже заняли другие жильцы. Его мать, утонченная женщина, испугавшись огласки истории с расстрелом мужа, не пошла требовать ордер в жилкомиссию. Она, бывшая до революции учителем словесности в гимназии, попыталась устроиться на работу в школу. Не ее не приняли, не объяснив причин отказа. Тогда мать нанялась на работу в столовую, которая обслуживала рабочих с завода по производству гвоздей. Им сразу же дали какую-то занюханную коморку с промокшими стенами. И в жару и в холод стены их комнаты источали какую-то зловонную жидкость. Запах этих испарений Антон запомнил на всю жизнь.