Стражница
Шрифт:
Орла заняла место перед бассейном, поверхность которого немного вспенилась. Я вздрогнула перед лицом нового всплеска магии и заметила, что Паскаль внимательно за мной наблюдает.
В одно мгновения я поняла, какая ошибка заключалась в этом плане.
— Слишком много магии, — прошептала я.
— Только капелька, — уверил меня Люк, но его голос звучал напряжённо. — Почти ничего.
— Да посмотри же. Посчитай их Люк. Сколько капелек?
Это было как в старой истории, в которой зёрнышко риса помещали на первую клетку шахматной доски, а потом два на вторую, четыре на третью…
Доминик резко махнул головой, показывая, что мы следующие на очереди, но Люк остался стоять, где стоял и смотрел на своего отца с явным отвращением.
— Ваша очередь, сын мой, — сказал Доминик. Внешне слова прозвучали дружелюбно, но под ними чувствовалась властность. Толпа нетерпеливо всколыхнулась, и Доминик понизил голос до шипения. — Отдайте ей должное.
Стиснув зубы, Люк потянул меня к зеркальному бассейну.
— Держись, — сказал он, когда мы подошли ближе. — Всё будет в порядке, я клянусь.
Я не была уверенна в том, может ли он действительно пообещать это. У меня были спазмы в желудке, и я обхватила себя одной рукой за талию.
Бассейн был около трёх метров в длину, но меньше одного метра в ширину — узкий прямоугольник из чёрного, похожего на стекло камня, возможно обсидиан или оникс. Вода была такой неподвижной, что на поверхности, как в зеркале, было видно наше отражение: Люк кипел от злости, я была бледной и растерянной.
Я почти не узнала себя, а когда узнала, была в ужасе. В последние месяцы я слишком тяжело над этим работала и многое пережила, чтобы быть той испуганной девочкой в воде. Потребовалось некоторое усилие, чтобы оторвать от отражения взгляд и вместо этого посмотреть на толпу. Люди начинали роптать, а их лица потемнели от недоверия.
Констанция стояла в нескольких метрах от первого ряда, серебреный капюшон едва прикрывал голову. Она пыталась делать вид, что скучает, и выпятила верхнюю губу, но её глаза округлились, и она внимательно за всем следила. Стоящая рядом с ней Ниобе выглядела раздражённой и, как будто не удивлялась, что из-за меня произошла задержка.
Несгибаемым, резким движением Люк вытянул вперёд руки, ожидая, что я повторю за ним. Когда я не сдвинулась с места, он толкнул меня, думая, что я последую его примеру.
Я не могла.
Меня удерживали не страх и не гнев из-за слов Доминика. Я не могла встать перед этими людьми и сделать вид, будто горюю по Эванджелине. Я не могла отдать должное женщине, которая убила мою лучшую подругу, ни по-настоящему, ни символически. И никакие благоразумные причины, аргументы и мрачные взгляды Доминика не могли заставить меня передумать.
Ропот толпы стал громче.
— Мышонок, что тебя останавливает? — Люк говорил, не двигая губами. — Ты сможешь.
— Я не могу.
Он замер, разглядывая моё лицо; его собственное отражало тревогу.
— Что ж, я должен сделать это. Прости, — он набрал в лёгкие воздуха и вызвал магию.
Мир, казалось, обрёл высокое разрешение, моё зрение стало чересчур резким и ясным, а слова Люка звучали, как будто он говорит в моей голове, когда магия с треском приземлилась на воду под нами. Я почувствовала, как сила пронеслась через нашу связь, а также, как её поглотила цепь, вместо того, чтобы ударить в меня. Это наша связь защитила меня, как всегда, когда Люк творил заклинание.
Я почувствовала себя несокрушимой, голова закружилась от облегчения. Если мы уйдём, прежде чем возле зеркального бассейна наступит очередь других Дуг, то я буду в безопасности. А потом в толпе кто-то выкрикнул:
— Плоская не почтила её памяти.
— Чёрт возьми, — пробормотал Люк, и я была полностью с ним согласна.
Ропот и негодование толпы усилились, раздалось ещё больше криков, некоторые так далеко позади толпы, что слова невозможно было понять. Однако их тон был предельно ясным — тлеющий гнев, теперь вскипевший. Протест разрастался: я была непрошеной гостьей, которая неправомерно ступила на освящённую землю, и теперь выставила похороны Эванджелины на всеобщее посмешище.
Без предупреждения над головами толпы раздался взрыв, который отдавался эхом, словно выстрел. На противоположной стороне сцены появилась закутанная в плащ фигура, небесно-голубой капюшон был натянут на голову, скрывая лицо.
Толпа внезапно замолчала. Плавный и чарующий голос мужчины вознёсся над тишиной.
— Плоская принесла нам несчастья, — выкрикнул он. — Она та, кто испортил нашу магию и наших лидеров. Пусть она заплатит за это.
Я чувствовала, что его окружала магия, невидимый, удивительно сильный поток. Другие должно быть тоже его почувствовали, в противном случае не допустили бы такого нарушения.
На одну долю секунды Доминик скривился, как ребёнок, у которого забрали его любимую игрушку. Потом взял себя в руки и мастерски задействовал свой шарм. Он пересёк сцену, за ним следовали Орла и Паскаль. Прямо как обиженный аристократ, он выкрикнул зычным голосом:
— Мы собрались здесь, чтобы отдать должное нашей покойной основоположнице.
Ты позоришь её и свой Дом, если ведёшь такие разговоры! Когда Верити Грей была при смерти, она перенесла важнейшую часть своего существа на эту девушку. Благодаря крови и жертве, Плоская стала Сосудом. Она заслуживает благодарности, а без помощи Эванджелины мы, возможно, никогда бы этого не выяснили. Кто ты такой, что осмеливаешься прийти сюда, выдвинуть дикие обвинения и осквернить эту церемонию?
Говорящий откинул капюшон и оказался совершенно обычным мужчиной средних лет. У него была ничего не говорящая внешность, красивый, как типичный диктор новостей местной радиостанции. Гладкие, зачёсанные назад, каштановые волосы, угловатые черты. Только расчётливый огонёк в его взгляде заставлял присмотреться к нему поближе.
— Антон Ренард. И это не я выставил церемонию на всеобщее посмешище, — его голос был лихорадочным из-за самодовольства, когда он обратился к толпе. — Посмотрите, насколько они беспомощны? Какие слабые? Они создали союз с Плоской. Они настолько некомпетентны, что не видят больше никаких других способов, кроме как отдать наше будущее в руки этой девчонки. Посмотрите на магию, вред, который она понесла под их опекой! Их время истекло.