Шрифт:
ЧАСТЬ IV
Глава 1
Занятия в классах, занятия на плацу. В классах зубрёжка, на плацу: «ать-два, ать-два!.. Выше ногу! Носок оттянуть!.. Ать-два!» Эти команды уже звучат в мозгу даже в свободное время, им подчинялось всё. «Ать-два!» Изучаем карты важнейших сражений. «Ать-два!.. Ать-два!» Едем за Красное Село, учимся делать съёмку местности, нужно представить подробную карту с обозначением всех строений, ручьёв, оврагов. «Ать-два!..» Фортификация: чем отличается редут от редана, тенальный фронт от реданного, осада крепостей, бастионы, фланки, верки, способы коронования гласиса…
«Ать-два!.. На плечо!
«Ать-два!» Вышли прогуляться по Дворцовой набережной, встретили семейство со строгой матроной во главе и тремя прехорошенькими барышнями, поклонились. Мадам бросила строгий взгляд, барышни послали в ответ кокетливые улыбки, склонив головки, чтобы матрона не заметила. «Ать-два!» Мимо маршируют дворцовые гренадеры, развернулись, отдали им честь.
«Ать-два!» Фехтовальный зал, сражаемся на рапирах, на саблях, потом дают тяжёлые дубовые пики, которые надо вертеть над головой и вокруг себя, словно лёгкое пёрышко… Занятия в классной комнате. «Ать-два!» Единороги, мортиры, фальконеты, гаубицы, дальность полёта ядра, гранаты, брандскугеля…
И снова на плацу: «Ать-два!» Но не тобой командуют, а теперь ты сам отдаёшь приказы. Дан взвод десятилетних мальчишек, птенцов, ничего не умеющих, вот и обучаешь их с азов: как плечи развернуть, как носок оттянуть. Со стороны граф Звегливцев наблюдает придирчиво. У него и свой взвод таких же мальчишек есть, однако Звегливцев – старший унтер-офицер, обязан проверять, как идут занятия у младших унтеров. Но сии птенцы, подопечные, уже час отмучились, достаточно. «Вольно! Разойтись!» Звегливцев подошёл, перед мальчишками старается выглядеть грозным, а сам улыбку прячет:
– Смотрю на них и думаю: неужели и мы столь же смешными были? Лапин, помнишь себя таким?
– Да… Помню, как на старших с завистью глядел, какими все казались бравыми, умными, недосягаемыми… А сейчас вокруг малышня, и всё больше их.
– И я обратил внимание: идёшь по корпусам, только и следи, чтобы не наступить на кого!
– А те, что нас с тобой вот так же на плацу гоняли, сейчас у Паскевича… Воюют там, куда русские солдаты ещё ни разу не доходили, где после Александра Македонского не знали других великих полководцев…И сможем ли мы когда-нибудь их догнать, сравняться в подвигах?
– Не переживай, и нам будет что завоёвывать. Может, еще Константинополь пойдём брать!
Возможно, вполне возможно. А малышня сегодняшняя будет с восторгом и завистью искать в газетах сведения об успехах их старших товарищей. А пока, уж не для того ли, чтобы не наступил на них кто, трое на липе повисли, а маленький князь Имеретинский стену штурмует – за родную скалу, что ль, принял? Не дай Бог, генерал Демидов заявится да увидит сию вольность. Отдохнули, и пора занятия продолжать. «Кадеты, строиться!» И снова «Ать-два!.. Ать-два!»
А Жорж Стародубцев на Кавказ не попал, он в гарнизоне под Оренбургом солдатский ранец таскает. Офицеры из мятежных полков в Кавказский корпус отправлены, им дана возможность кровью искупить вину, а у Стародубцева, ни в чём не провинившегося, нет шансов в деле себя показать и стать офицером. Почти никаких шансов. А он бы тоже мог с малышнёй заниматься, и эти птенцы желторотые любили б Жоржа за его весёлый нрав без памяти, неотступно по пятам бы за ним следовали.
Друзья-кадеты, помня о незаслуженно наказанных товарищах, приняли решение, что теперь и ради них стараться должны. Если не сумеют те сами выслужиться, нужно хлопотать за них, подавать прошения. Выхлопотал же граф Алексей Орлов прощение для замешанного в мятеже брата, дав Государю клятву: «За двоих отслужу!» И франкмасон Михаил Орлов в родном имении живёт: хотя и под надзором, но все ж не унижен, не бит никем. Есть и другие примеры. Однако для того, чтобы перед государем ходатайствовать, нужно доказывать, что имеешь право ручаться за кого-то – своею храбростью, безупречной службой, подвигами во славу Отечества доказывать.
В корпусе дисциплина ужесточилась, больше никто по ночам не перелезал через стену и не отправлялся на самовольные прогулки по столице. Сергей, по крайней мере, давно об этом не слышал. Никому не хочется в солдаты попасть, а главное – опасаются кадеты Перского подводить, как бы ещё и директора не сместили. Демидов жесток и глуп, но он – начальник над всеми военными заведениями – нечасто сюда наезжает, его посещения, подобные варварским набегам, можно пережить, а если на место директора поставят самодура под стать Демидову, то настанет для кадет совсем невесёлая жизнь.
Однако здесь дисциплина всё равно не столь строга, как в Смольном. Бедные смолянки почти всего лишены. Сергей заходил по возвращении из летнего лагеря в Смольный, и там тощая похожая на крысу инспектриса неопределенных лет долго выспрашивала, кем он приходится мадемуазель Телятьевой, в результате отказалась её вызвать. Отрезала, брезгливо губы поджав, что лишь родному брату дозволяется говорить с воспитанницей без надзора взрослых. До этого дамы, дежурившие в приёмные дни, Таню вызывали, достаточно было сказать, что он кузен, сын её опекуна: следили с подозрением, когда Серж и Таня усаживались друг напротив друга, возле их стульев стояли, ловя с подозрением каждое слово, каждый жест, но видеться позволяли. А эта старая дева заявила, что если его пускали раньше, то ошибочно, и сию ошибку она намерена исправить.
И это теперь, когда у Сергея появилось огромнейшее желание видеть стрекозку как можно чаще! Высказать бы сей надзирательнице, кто она есть на самом деле, но Тане ж хуже будет. Пришлось просить прощения и удалиться ни с чем. Назвал на прощанье даму «Мадам!», и та оскорбилась, поправила: «Мадемуазель!» Надеется ещё мадемуазелью зваться, крыса старая! И как Таня терпит, не протестует? Могла бы запросто языка лишить иль что другое придумать…
Однако «Ать-два!» Выше голову! Таня выйдет из Смольного и сразу же – венчаться! И будет счастлива, а надзирательница на всю жизнь в монастыре закрыта, останется ей лишь локти кусать от зависти к воспитанницам. Потому, видать, и изводит девиц, что сама счастья не знает.
Пришлось навещать стрекозку в сопровождении отца. Оказалось, после того, как крыса-надзирательница, возмущённая, шум подняла, директриса вызывала Лапина старшего, чтобы о сыне и его отношениях со смолянкой поговорить. К счастью, Амалия Львовна не старая дева, а вдова, имеющая детей и внуков, и не смотрит на каждого мужчину, как на извечного врага. Она лично ничего плохого не усмотрела в том, что между кадетом и институткой сохраняется дружба, однако сказала: её не поймут, если позволит взрослому и привлекательному молодому человеку навещать девицу без отца иль матери. Увы, на него и другие смолянки заглядываются, он и их покой смущает. И, конечно, речи не может быть о том, чтобы впредь отпускать барышню в дом, где холостой мужчина живёт. Детство прошло, теперь им опасно наедине оставаться. Передавая её слова сыну, Александр Петрович добавил: