Стрекозка Горгона. 1828 год
Шрифт:
Глава 8
Наутро после помолвки поручик Лапин подошёл к полковнику, сообщил об обручении, кольцо продемонстрировал.
– Быстро! – удивился тот. – Поздравляю! Однако нехорошо, что Вы нам невесту не показали до сих пор.
– Друзья мои её давно знают.
– Друзья? Ну и старших офицеров, будьте добры, представьте. Когда позволите?
– Да хоть сегодня! Я готов!
– Готовы? Но заявляться без приглашения большой компанией некрасиво. Лужницкий как раз должен в город съездить, интендантов потрепать, поезжайте с ним, после можете к невесте заехать, – предложил граф Сухнен.
Недопоставки
Новый драгунский полк, который начали формировать в феврале, пока ещё не дополучил из комиссариата многое, по этой причине Лужницкому и предстояло «трепать» интендантов. Поехал он не один, а с двумя унтер-офицерами и солдатами. Унтеры эти были из старых эскадронов, дело знали, но жаловались, что интенданты их не допускают к приёмке, говорят, что в первую очередь именитые полки обеспечивать должны. Требовалось вмешательство проворного офицера повыше чином. В комиссариате Лужницкий сцепился с чиновником, доказывающем, что у них очередь, список, которому он неуклонно следует. В списке полка нет, так что ждать надо.
– И сколько ждать прикажете? Ещё год? Наш полк лишь в феврале создан и, конечно, не мог попасть в сей списочек. Но если Вы не соизволите обеспечить нас, об этом будет доложено выше. Скоро наш полк его высочество великий князь Михаил Павлович и его высокопревосходительство Чернышев смотреть будут, так мы перед ними рекрутов в лаптях иль босыми выстроим и объясним, что это Вы предлагаете нам ещё год в таком виде их гонять!.. Ну, разве что два бывших конно-егерских эскадрона в своих старых егерских мундирах выйдут, картину скрасят…
– Так вашему полку как вновь созданному уже было отпущено вне очереди и сапог, и холста для обмундирования. Что ещё?
– Отпущено на два эскадрона, а пять – разуты, раздеты. Полк создан не по моей прихоти, а по Именному высочайшему повелению! И до того, кто тут у вас в списках первый, кто последний, мне дела нет! Великому князю и министру о волокитстве интендантов будет доложено.
О посещении полка великим князем капитан, скорей всего, присочинил. Наоборот, ходили слухи, что тот вслед за императором отбывает на театр боевых действий. Зато ссылка на него подействовала на чиновника, и он написал какую-то бумагу, отдал Лужницкому, и с нею команда отправилась на склад. Когда их впустили внутрь, и озабоченный интендант, заведующий товаром, стал указывать, где сложены сапоги, где – сбруя, откуда брать сукно для мундиров, откуда – полотно для рубах, драгунский унтер, облегчённо вздохнув, сказал Лужницкому:
– Ну всё, теперича не переживайте, Ваше благородие. Получим всё, что можно. А ежели повезёт, может и поболе прихватим…
Обещание «прихватить» означало, что унтер в вопросах приёмки уже собаку съел, знал, что надо постараться взять больше, сверх того, за что расписывается, то есть попросту стащить из-под носа сонных солдат, охранявших склад. Капитан с довольным видом покрутил ус и подал ему пачку мелких ассигнаций:
– Возьми на всякий случай. Чтобы «повезло»!
– Может, и без этого «повезёт»? – задумчиво сказал унтер, однако деньги взял и добавил. – Пусть будут на всякий случай, ежели не понадобятся, верну…
Глава 9
Офицеры поехали к особняку Телятьевых, спешились перед высоким крыльцом. Мальчишка, принимавший коней, сразу доложил, где хозяйка, то есть невеста поручика.
– Татьяна Андреевна на конюшне, лошадь лечит, – выпалил он, привязывая к коновязи жеребца Лужницкого, и разъяснил. – Лошадь, что третьего дни куплена, заболела… Цыгане пришли, и наша хозяйка так их отчитывала, так отчитывала – любо-дорого поглазеть! А цыган-то перед ней юлит, божится, что не виноват ни в чём.
– А что? Конь серьёзно болен? – встревожился капитан.
– Мне отколь знать? Барыне виднее, она снадобьё приготовила, поят сейчас.
– Пожалуй, ветеринара прислать надо, – предложил Лужницкий.
– Ни к чему, Татьяна сама справится, – ответил Лапин. – Если любопытно, пойдёмте, поглядим.
Конюшня была слева от дома. Подходя, увидели перед её раскрытой дверью людей, что суетились возле коня. Он лежал на траве, подогнув под себя ноги, один мужик приподнял морду, а худенькая женщина из тёмной бутыли вливала ему в рот какую-то жидкость. Питьё коню не нравилось, он пытался мотать своей большой головой, отфыркивался. Цыгане, переглядываясь, покрикивая на коня, крутились рядом, скорей мешая, чем помогая. Женщина обернулась, выпрямилась, и Лужницкий увидел, что она совсем молоденькая и, пожалуй, хорошенькая: светленькая, большеглазая. Но, Боже мой, во что она одета? Холщовая крестьянская понёва, светлая блуза с широкими рукавами и поверх этого – большой коричневый фартук, наряд завершал «бабушкин» чепец, из-под которого выглядывал каштановый локон… На левой руке висел кнут, а в правой – бутыль. «Однако! Неужто это и есть невеста? Впрочем, глазки у неё очень даже замечательны! Не глазки, а глазищи!» – подумал капитан, перевёл взгляд на поручика, а тот улыбался как ни в чём не бывало, сказал:
– Танюша, я привёл гостя. Разреши представить: капитан Всеволод Аркадьевич Лужницкий.
Лужницкий поклонился, а девушка в ответ кивнула и весело, ничуть не смутившись, ответила:
– Очень приятно. Простите, что не могу подать Вам руку, сами понимаете… – улыбнулась мило, свободной рукой показав на забрызганный фартук. – Я надеюсь, Всеволод Аркадьевич, Вы не сбежите, увидев меня столь затрапезно одетой? Дадите возможность исправиться, показаться в более приличном виде? – сия реплика Лужницкому понравилась, и он улыбнулся в ответ:
– Что Вы, Татьяна Андреевна, не переживайте. Это я прошу меня простить, что без предупреждения явился. Нам сказали, что у Вас конь заболел. Может, помощь нужна? Всегда к Вашим услугам! Если эти мошенники, – и он кивнул на цыган, – продали заведомо больную лошадь, то должны быть наказаны!
Конь в это время дёрнулся, пытаясь встать на передние ноги, девушка положила руку ему на холку, и он успокоился. Цыгане испуганно переглянулись, один из них громко затараторил, активно жестикулируя: