Стрела гламура
Шрифт:
Ирка пристроила влажную куртку на веревку над ванной, и мы тоже пошли чаевничать. С аппетитом уплетая малиновое варенье, я капнула на стол, протерла его тряпкой и, взглянув на разводы, вспомнила загадочные значки на стекле.
— Как вы думаете, что значит «Эф Бэ пять гэ плюс ха»? — спросила я мужа и подругу, пальцем начертав непонятную формулу на мокром столе. — Я тут недавно видела такую странную надпись.
— Пять га — это пять гектаров, — мгновенно нашлась аграрно образованная Ирка.
— А бэ и ха?
—
— Вовсе не на заборе, а на стекле! — обиделась я. — На окне в большом доме! Это Катька очередную шифровку написала. Непонятно, на каком языке. Если на английском, то буквы Эф Бэ и Эр наводят на мысль о Федеральном бюро расследований…
— ФБР — это как раз по-русски, у американцев в ходу аббревиатура FBI! — возразил Колян.
— В прошлый раз Катерина обозначила буквами имена, — вспомнила Ирка. — Ка — Катерина, тэ — Тим.
— Бэ — Борис, гэ — Геннадий! — предложила я. — Хотя «Борис плюс Геннадий» звучит нездорово, секс-меньшинством попахивает.
— Борис плюс Галина! — предложил Колян.
— Тогда уж сразу пять Галин! — напомнила я, постучав пальцем по формуле. — Если не принимать в расчет абсолютно непонятную латинскую «Эф», остаются один Борис, пять Галин плюс загадочное «ха». Что бы это значило? Что пять Галин пришли в гости к одному Борису и принесли с собой какое-то «ха»?
— То есть на Бориса у них в этом смысле особой надежды не было? — съязвил Колян.
— Фу! — сказала я. — Я уверена, что это совсем не то «ха», которое на заборах и у Бориса. Это что-то другое.
— Например, хрен! — воскликнула Ирка.
Я укоризненно посмотрела на нее.
— Хрен тертый, столовый, — невинно глядя на меня, объяснила подруга. — В баночке. Или холодец, он тоже на букву «ха». Или халва!
— Так они к нему пошло пожрать пришли, что ли? — огорчился Колян. — Пять Галин к одному Борису?
— Чувствуется, что кое-кто здорово настроился на просмотр эротического триллера! — уколола его я.
Колян обиделся и ушел, предварительно тщательно выскоблив столовой ложкой быстро опустевшую баночку из-под варенья. Однако вскоре он вернулся, без видимой связи с предшествующим разговором напомнил, что один занимает целую комнату, и поинтересовался, каковы мои планы на ближайшее будущее? При этом супруг моргал двумя глазами сразу, как жертва застарелого нервного тика, и говорил преувеличенно значительно, с интонациями ведущего развивающей телепередачи «Умники и умницы», проверяющего эрудицию и сообразительность молодого дарования.
— Намек понят, — кивнула я. — Так и быть, после вечернего омовения я приду скрасить твое одиночество.
Довольный Колян убежал в ванную и вновь вернулся меньше
— Выбрось ее во двор, — посоветовала я.
— Как это — выбрось? — напряглась подруга. — Ты предлагаешь мне взять и выкинуть хорошую финскую куртку?
— Я предлагаю тебе вывесить ее во двор, — объяснила я. — На морозе она быстрее просохнет.
— А ты скрасишь мое одиночество? — съязвила Ирка. — Как-то неохота мне единолично бродить в потемках по безлюдному двору.
Чтобы ускорить процесс, я согласилась. Мы положили мокрую куртку в тазик, запустили в ванную Коляна, обулись, оделись и пошли во двор. Ирка, влекущая тазик, была похожа на гостеприимную фольклорную девицу, несущую перед собой поднос с хлебом-солью. Я сказала ей об этом, и она ради полноты образа жалостливо затянула:
— Во поле березка стояла! Во поле кудрявая стояла!
— Люли-люли, ни фига подобного! — озабоченно заметила я, озираясь по сторонам. — Не вижу я тут никаких березок и вообще ничего подходящего для развешивания мокрого тряпья!
— В доме есть открытая веранда! Вот туда мы курточку повесим! — не затруднившись с решением, на тот же фольклорный мотив напела моя подруга.
— Люли-люли, повесим! — согласилась я.
По бодрящему морозцу мы пробежались к большому дому и пристроили одежку на перила открытой веранды.
— Тут кто-то недавно топтался, курил и бросал окурки в снег, — заметила зоркая Ирка. — Надеюсь, любители посмолить на свежем воздухе не станут стряхивать пепел на мою верхнюю одежду.
— Все будет хорошо, — успокоила я ее, торопясь вернуться в дом.
Хорошо действительно было, во всяком случае, нам с Коляном, и уснула я в прекрасном расположении духа.
19
Чтобы не потерять из виду предприимчивого малыша, спала я в его комнате. Спала крепко и сладко, но недолго, потому что неугомонный Масяня пробудился в семь утра. Сначала он бодрым голосом выдал мне цитату из «Корпорации монстров»:
— Вставай, валенок несчастный! Сколько можно спать?!
Я оставила без внимания и оскорбление, и призыв к побуждению, но Мася не отступился. Он немного покукарекал мне в ухо — это тоже не сработало, и сменил тактику, жалостливо заскулив:
— Мамочка! Мамулечка!
— Что? — спросила я, не разлепляя ресниц.
— Мамочка! — Ребенок туго обнял меня за шею и жарким шепотом спросил: — А почему бабочки не спят в берлоге?
Я открыла один глаз и посмотрела на малыша — издевается, что ли? Какие, к чертовой бабушке, бабочки — в семь утра?! Но ясные карие глазки сынишки светились неподдельным интересом. Чувствовалось, что проблема ночлега мотыльков волнует его не на шутку.