Стрела гламура
Шрифт:
— М-да, интересно! Очень, очень интересно! — приговаривал, прогуливаясь вдоль ряда конкурсных работ, признанный мастер инсталляций Аюшкин.
Благосклонно осматривая кривобоких снеговиков и горбатых, длинноруких, похожих на гоблинов Снегурочек, он одобрительно кивал и без разбору похлопывал по плечам самодеятельных скульпторов и наиболее крупные экспонаты импровизированного музея. Эдя Кунак, которого сопричастность к православной культуре превращала из обезьяны в человека верно, но медленно, пугающе скалился и с трудом удерживался, чтобы не отвесить пинка особенно рослому Деду Морозу, который казался ему до отвращения
От крупных скульптур перешли к средним. Там председатель жюри Константин Аюшкин отечески потрепал по ледяным головам выводок некрупных гномов, а резвящийся Эдя Кунак хохмы ради оседлал карликового ледяного слона.
— Эдичка, не сиди на холодном, вдохновение отморозишь! — сложив руки рупором, крикнул ему ехидный Юбкин. — Погубишь артистическую карьеру на корню!
— Со святыми упокой! — зверовидно, в тяжелом металлическом стиле, заухала «епархиальная» подпевка.
Покрасневший Кунак скатился со слоновьей спины и притворился, будто его очень занимают разглагольствования Аюшкина.
— Мелкая пластика — это совсем не то же самое, что крупная! — авторитетно вещал тот, рассматривая ночной горшок, вполне натуралистично и добротно вылепленный из снега, расписанный светящимися голубенькими и розовенькими цветочками и покрытый ледяной глазурью.
Экспонат вызывал у публики живой интерес, в основном практической направленности. Удобства, которыми желали бы воспользоваться многие, находились в здании отеля, при номерах, и более или менее культурной уличной альтернативы им не имелось. Кое-кто с завистью посматривал на ледяную скульптуру Писающего Сноубордиста.
— Давайте уже закругляться будем, а? — сдавленным голосом попросил сюрреалист Вихреватый, беспокойно переминаясь. — Хочется уже, знаете ли, припасть к благам цивилизации!
Он с тоской оглянулся на окно своего номера со всеми удобствами и нетерпеливо спросил:
— Мы тут все осмотрели или как? Давайте уже примем решение о награждении и разбежимся!
— Уважаемые конкурсанты, все ли представили свои работы на суд жюри? — громко и важно вопросил в толпу Аюшкин, наслаждающийся своей ролью председателя конкурсной комиссии. — Претензии от опоздавших рассматриваться не будут!
Тяжело сопя, в первый ряд протиснулся припозднившийся конкурсант с обрубком полена. Поверхность деревяшки была равномерно покрыта толстой коркой прозрачного льда, под которой видна была ползущая по срубу большая толстая гусеница, слепленная из снега.
— Миниатюра «Целеустремленность»! — высоким женским голосом провозгласил конкурсант, торжественно вручая свою работу председателю жюри.
Аюшкин с испугом посмотрел на целеустремленную гусеницу, удивительно похожую на бледную, жирную свиную сардельку, и поспешно передал высокохудожественное полено Кунаку.
— Хлеб наш насущный даждь нам днесь! —
Тот взвизгнул и торопливо подался в сторону, приседая и приговаривая: «Пардон, пардон, я на одну минутку!»
— А вот еще кто-то бежит! — радостно сказал Кунак, из-под ладони вглядываясь в белую пустошь.
Аюшкин обернулся и увидел маленького мальчика, который мчал по снегу, как глиссер по воде, рассыпая в стороны искристые брызги и оставляя за собой глубокую борозду.
— Детское творчество? Ну-ну! — благосклонно молвил мэтр.
— Брось его! Брось! — донеслось издалека.
— Похоже, творчество не чисто детское, а семейное! Никак, за отроком мать его бежит! — поправил председателя зоркий Эдя Кунак.
— Мать его! — небожественно отозвалось в толпе басовитое эхо.
Ребенок оглянулся на женский окрик, но не остановился, а, напротив, еще прибавил скорости и пролетел сквозь группу жюри, как болид. При этом предмет, который был у него в руках, он все-таки бросил, и Аюшкин машинально поймал подачу.
— А вот и мелкая пластика! — пробормотал он, повертев в руках холодную прозрачную бутылочку. — Ледяной флакон! Интересно, каким образом авторам удалось создать внутренний объем?
Дородная женщина, прибежавшая следом за ребенком (предполагаемая мать и соавтор коллективного творчества), мимоходом спросила председателя конкурсного жюри:
— Тут пацан в голубом не пробегал?
Получив утвердительный ответ, она тоже умчалась. Ветер, поднятый ею, овеял кислую физиономию экс-балерины, и она взбодрилась настолько, что выдала наконец ответ на реплику Юбкина, прозвучавшую несколько минут назад:
— Да, мне тоже не нравится современное искусство! — капризно сказала балерина. — Оно такое… Такое…
Затрудняясь с подбором слов, она поискала глазами, уперлась взглядом в безропотного ледяного слона и уже более воодушевленно продолжила:
— Оно такое животное! Такое агрессивное! Оно буквально бросается на зрителя и насильно выжимает из него эмоции, душит его, иссушает и обескровливает!
— Господи, помилуй! — бухнул в толпе сопровождающих бэк-вокалист Эди Кунака.
— Душенька, Лизонька, вы преувеличиваете! — хохотнул Юбкин. — Вы… Ой, мама!
Аккурат под упоминание юбкинской родительницы из борозды, проложенной бегунами, выскочило некое агрессивное животное. Оно буквально бросилось на Елизавету Тягун, а выжимать эмоции из той не потребовалось, она по собственной инициативе завизжала так, что малодушный Аюшкин присел, закрыв уши руками, а Юбкин восхищенно присвистнул и крикнул Кунаку:
— Эй, Эдичка! Слыхал, как нужно брать верхнее «до»?
Очевидно, многие годы хореографической деятельности, осуществляемой безмолвно, позволили бывшей приме сберечь голосовые связки в идеальном состоянии. Она визжала мощно, ровно, то плавно понижая голос на кварту, то вновь поднимая его, что напоминало разом и сирену «Скорой помощи», и сигнал Гражданской обороны, оповещающий о начале вражеской бомбардировки. Председатель Аюшкин с трудом преодолел порыв наскоро отрыть себе в снегу небольшой окопчик. Опомнившись от первого шока, он громко воззвал, с трудом перекрикивая выдающийся визг Елизаветы Тягун, которую смело можно было переименовать в Ревун: