Стрела времени (сборник)
Шрифт:
— Я никогда о ней не слыхал, — сказал Моррисон.
— Ее сделали обязательным условием на прошлой неделе, — объяснил съемщик. — У вас нет акта? Тогда, боюсь, ваша обычная неограниченная заявка недействительна.
— Что же мне делать?
— Вы можете вместо нее оформить специальную ограниченную заявку, — сказал робот. — Поискового акта для нее не требуется.
— А что это значит?
— Это значит, что через пятьсот лет все права переходят к правительству Венеры.
— Ладно! — заорал Моррисон. — Хорошо! Прекрасно! Это все?
— Абсолютно все, — ответил Маркшейдер. — Я захвачу этот образец с собой
— Пришлите мне что-нибудь отбиваться от волков, — сказал Моррисон. — И еды. И послушайте, я хочу “Особый старательский”.
— Хорошо, сэр. Все это будет вам телепортировано, если ваша заявка окажется достаточно ценной, чтобы окупить расходы.
Робот влез в вихрь и исчез.
Время шло, и волки снова начали подбираться к Моррисону. Они огрызались, когда тот швырял в них камнями, но не отступали. Разинув пасти, высунув языки, они проползли оставшиеся несколько ярдов.
Вдруг волк, ползший впереди всех, взвыл и отскочил назад. Над его головой появился сверкающий вихрь, из которого упала винтовка, ударив его по передней лапе.
Волки пустились наутек. Из вихря упала еще одна винтовка, потом большой ящик с надписью “Гранаты. Обращаться осторожно”, потом еще один ящик с надписью “Пустынный рацион К”.
Моррисон ждал, вглядываясь в сверкающее устье вихря, который пронесся по небу и остановился в четверти мили от него. Из вихря показалось большое круглое медное днище. Устье вихря стало расширяться, пропуская еще большую медную выпуклость. Днище уже стояло на песке, а выпуклость все росла. Когда наконец она показалась вся, в безбрежной пустыне возвышалась гигантская вычурная медная чаша для пунша. Вихрь поднялся и повис над ней.
Моррисон ждал. Запекшееся горло саднило. Из вихря показалась тонкая струйка воды и полилась в чашу. Моррисон все еще не двигался.
А потом началось. Струйка превратилась в поток, рев которого разогнал всех коршунов и волков. Целый водопад низвергался из вихря в гигантскую чашу.
Моррисон, шатаясь, побрел к ней. “Попросить бы мне флягу”, — говорил он себе, мучимый страшной жаждой, ковыляя по песку к чаше. Вот наконец перед ним стоял “Особый старательский” — выше колокольни, больше дома, наполненный водой, что была дороже самой золотоносной породы. Он повернул кран у дна чаши. Вода смочила желтый песок и ручейками побежала вниз по дюне.
“Надо было еще заказать чашку или стакан”, — подумал Моррисон, легка на спине и ловя открытым ртом струю воды.
Джек Финней
Хватит махать руками
Ну ладно, хватит там махать руками, слышишь, мальчик? Знаю, что ты был летчиком Ты хорошо летал на войне, а как же иначе — ведь ты мой внук! Только ты не думай, сынок, что все на свете знаешь о войне да и о летающих машинах тоже. Не было войны труднее, чем та, что мы кончили в шестьдесят пятом, ты этого не забывай. Большая была война, и большие люди тогда воевали! Что там твой Паттон, или Арнольд, или Стилуэлл — нет, они, конечно, тоже не промах, ничего не скажешь, но кто был настоящий генерал, так это Грант. Я тебе об этом никогда не рассказывал, потому что самому генералу дал клятву молчать, но теперь, я думаю, уже можно, срок уже прошел. Так вот, угомонись, мальчик, спрячь руки в карманы и слушай меня!
В ту ночь, про которую я расскажу — когда я встретился с генералом, — я ничего такого не ожидал. Я знал одно: едем мы с майором верхом по Пенсильвания-авеню, а куда и зачем — он не сказал. И вот трясемся мы себе не спеша, держа поводья в одной руке, и у майора к седлу приторочен спереди какой-то большой черный ящик, а его острая бороденка так и мотается вверх и вниз.
Было поздно, одиннадцатый час, и все уже спали. Но сквозь деревья ярко светила полная луна, и ехать было приятно — четкие тени от лошадей скользили рядом с нами, и ни звука вокруг, только гулкий стук копыт по утоптанной земле. Ехали мы вот уже два дня, по дороге я то и дело прихлебывал трофейной яблочной водки — только это еще не называлось трофеями, мы говорили “отправиться на фуражировку”, — и теперь я дремал в седле, а за спиной у меня болталась моя труба. Потом майор толкнул меня в бок, я проснулся и увидел впереди Белый дом.
— Так точно, сэр, — сказал я.
Он поглядел на меня. В лунном свете эполеты у него на плечах блестели золотом.
— Этой ночью, мой мальчик, мы, может быть, выиграем войну, — сказал он тихо, таинственно улыбнулся и похлопал по черному ящику. — Мы с тобой, одни. Ты знаешь, кто я?
— Так точно, сэр.
— Нет, не знаешь. Я профессор. Из Гарвардского колледжа. Был профессором, во всяком случае. Рад, что я опять в армии. Дураки они там, почти все — дальше своего носа не видят. Так вот, мой мальчик, этой ночью мы, может быть, выиграем войну.
— Так точно, сэр, — ответил я. Чуть ли не все офицеры выше капитана — немного чокнутые, это я давно заметил, а майоры — особенно. Так тогда было — да и сейчас, наверное, так осталось, даже в авиации.
Мы остановились на краю лужайки у Белого дома и постояли, глядя на большое старинное здание, серебристо-белое в лунном свете. Лучи от фонаря над дверью проходили между колоннами крыльца и падали на дорожку. В крайнем к востоку окне первого этажа горел огонь, и я все надеялся, что увижу там президента, но никого видно не было.
Майор открыл свой ящик.
— Знаешь, мальчик, что это такое?
— Никак нет, сэр.
— Это мое собственное изобретение, основанное на моей собственной теории. Там, в колледже, меня принимают за сумасшедшего, но оно, по-моему, должно сработать. Выиграть войну, мой мальчик.
Он передвинул маленький рычажок внутри ящика.
— Я не хочу забираться слишком далеко вперед, сынок, иначе мы ничего не поймем в тогдашней технике. Скажем, лет на девяносто вперед — как ты думаешь, хватит?
— Так точно, сэр.
— Ладно.
Майор ткнул большим пальцем в какую-то маленькую кнопку внутри ящика; послышалось жужжание, оно становилось все тоньше и тоньше, пока у меня в ушах не засвербило. Потом майор поднял руку.
— Ну вот, — улыбнулся он, кивая головой и тряся своей острой бородкой, — сейчас прошло девяносто с чем-то лет.
Он кивнул в сторону Белого дома.
— Приятно видеть, что он еще тут стоит.
Я еще раз посмотрел на Белый дом. Он был точно такой же, и свет все еще пробивался наружу между белыми колоннами, но я ничего не сказал.