Стрелецкая казна
Шрифт:
Перекусив, я возлег на хозяйскую постель — вредно работать сразу после еды — и чуть не уснул: сказывались две почти бессонные ночи. Встал, похлопал себя по щекам, отгоняя дремоту. Выйдя во двор, выкатил из конюшни телегу. Руками, упираясь всем телом, подтолкнул ее к окну дома, что глядело на задний двор. Коли добро по ступенькам парадным таскать, так я и до вечера не управлюсь.
Я уложил все ценности в кожаные мешки, кои у Фильки имелись в достатке — не иначе, как для награбленного добра держал. Выбив ногой свинцовую раму, побросал ценности, оружие и ткани в телегу. Теперь надо прикрыть — не привлекать же внимание. Я
Присев, я задумался. Засыпать сеном, что в конюшне лежит? Даже смешно — из города вывозить сено: не пойдет. Доски и жерди, что в сарае сушатся, по этой же причине не годятся. Нелепость какая-то: все погрузил, а чем прикрыть — не знаю. О! Наверняка, где-то бочки пустые лежат — надо поискать в сарае, в случае чего — можно будет сказать стражникам, что вино поехал покупать. Ничего лучшего в голову просто не пришло.
Я побежал в сарай. Бочки и в самом деле здесь были, причем много и разных размеров. Я взгромоздил их на телегу, прикрыв ценный груз, обвязал по периметру веревкой, да еще и прихватил к самой телеге, завязав узлы от всей души. Надо будет мне — просто разрублю, а любопытный пусть помучается, развязывая.
Я вывел пару гнедых, запряг, немало помучившись — ведь опыта не было. Раньше ездил только верхом, а тут — куча постромок, кожаных ремней — кошмар какой-то! Вроде все. Выйдя с лошадьми и телегой во двор, я открыл ворота. Сам стремглав метнулся в дом, пустил с руки огонь в дальнюю комнату, потом зажег комнату с трупами. Теперь промедление смерти подобно.
Выскочив во двор, я в прыжке уселся на облучок, щелкнул кнутом. Сытые лошади, не изнуренные крестьянской работой, взяли резво, и вскоре я остановился у постоялого двора. Расплатился с хозяином, забрал из комнаты скудный скарб, привязал свою лошадь к телеге и вскоре остановился перед городскими воротами. Обычно осматривали лишь въезжающих, взимая мыто, а выезжающих — лишь выборочно.
Когда подошла моя очередь и стражник спросил — что везу, я мрачно буркнул:
— Золото, не видишь?
Стражник постучал кулаком по бочкам, те гулко отозвались. Он засмеялся:
— Золото будет, когда продашь. С полными возвращаться будешь — отлей попробовать. Проезжай!
Я проехал ворота, обернулся. Вдали поднимался черный дым. Его увидели и стражники.
— Пожар, горит что-то! Бей в набат, гасить надо!
Нет уж, не погасите, коли такой дым валит — вам бы отстоять соседские дома.
Лошади шли по грунтовке сами, я не подгонял. Сидел и размышлял — до Нижнего полторы сотни километров, на телеге это неделя пути. Охренеть! От телеги отлучиться нельзя — своруют, причем могут не только мешок с ценностями, но и всю телегу с содержимым умыкнуть. Ни отойти покушать, ни от дождя укрыться, если придется под него попасть, ни переночевать по-человечески на постоялом дворе. Все ценное при ночевке обычно уносилось с собой, в комнату. А здесь таскать надо полдня. Золото — штука тяжелая, мешочек с виду не велик, а весит больше, чем мешок пшеницы. Да и звуком выдаст. Хорошо, я мешки плотно утолкал, да еще в каждый по полотенцу хозяйскому положил, чтобы не звенело маняще. Уж звук монет или золота-серебра не спутаешь с железным лязгом. Вот это я попал на каторгу! Причем сам, добровольно. А может, не мучиться, скинуть все в воду в укромном месте? Нет, проделанной
Я ехал до глубокой ночи. Когда дорога стала уже неразличимой, решил остановиться на ночевку. Свернул с дороги в лес, выпряг коней и, стреножив, пустил пастись. Скотина — не человек, ей травку пощипать надо, воды из ручья испить. Не объяснишь ей, что потерпеть надо.
Сам улегся под телегу, все — укрытие от возможного дождя, не приведи Господь. Телега гружена тяжело, сразу увязнет — без посторонней помощи потом и не вытолкаешь, али ждать придется, пока дорога просохнет. Поэтому дождь для меня… Постой — что это я про дождь? Клязьма же рядом, по ней суда ходят. Завтра же надо до реки добраться, груз перегрузить, телегу бросить. Коней можно первому встречному задешево продать. Дарить опасно — не принято, подозрение вызовет.
Однако чем больше я об этом думал, тем меньше мне правилась эта идея. Груз на палубе будет — трюмы полны и своим товаром. Пока спать буду, наверняка проверят, что везу, не конкурент ли? Хорошо, если купец честный окажется, а если золото разум помутит? Прирежут сонного — и за борт. Плохо одному, без напарника: поспать и то проблема. Нет, от корабля придется отказаться, чтобы не искушать команду. Про новгородцев и так слухи ходили, что ребята лихие — когда свидетелей нет, могут и встречного-попутного слегка от денег освободить. Не стоит рисковать.
Если бы окрестные разбойники знали, какие ценности я везу, мне бы и метра проехать не дали. Да и многие честные встречные могут не выдержать такого искушения. Положа руку на сердце, столько ценностей я и сам раньше не видел. То ли удачлив был Филька Ослоп, то ли давно промышлял. С такими деньжищами мог уйти в ту же Литву и жить, как барон лифляндский. Дурак ты, Филя, жадность тебя сгубила!
Незаметно я уснул. А проснулся от шороха на телеге. Уже рассвело. Я выхватил саблю, перекатом выкатился из-под телеги, вскочил. На бочках сидела ворона и клювом долбила дерево. Вспугнутая, она злобно каркнула и взлетела. Напугала меня, обитательница помоек. Зато сон сразу куда и делся.
Я пошел искать лошадей. Они жадно щипали блестевшую от росы траву. Недалеко журчал ручеек. Кони и сами по запаху, по шуму воды находят водопой. Слышит лошадь лучше человека — коли едешь верхом, смотри за ушами. Стала ушами прядать, головой вертит — насторожись: чужой недалеко. Хотя это, может быть, волк, а не человек.
Я умылся, напился кристально чистой воды, запряг лошадей, и мы снова тронулись в путь. По моим прикидкам, вчера я одолел не более полутора десятков километров. Телегу подбрасывало на ухабах или корнях деревьев, живот урчал — есть хотелось. Около полудня от стоящей невдалеке деревеньки в пять домов увязался за мной пацаненок в драной донельзя одежонке, сквозь которую просвечивало худенькое тельце.
— Дяденька, дай кусочек хлебца!
Я обернулся — паренек бежал за подводой, — и сказал:
— Был бы у меня хлеб — половину бы отдал, но нету, сам жрать хочу — сил нет.
— Тогда подвези, дяденька. Подвезти-то не жалко — не нащупал бы пацан ценности в мешках. А может, он наводчик? Высмотрит, что за груз в телеге, да и знак подаст разбойникам.
Я поймал себя на мысли, что стал очень осторожен и подозрителен.
— Ладно, садись.
Пацан догнал телегу, запрыгнул и уселся. Представился: