Стрелка
Шрифт:
— тут его и переклинило. Бородёнкой своей трясёт, воздух заглатывает:
– Ап, ап… Смоленский?! Смоленского?! Боярина?!!! Сотника стрелков?!!!
Рожок пропел, народ забегал быстрее: «До отправленья поезда осталось пять минут». В смысле — каравана. И мы — разбежались.
Мне всё это — очень не понравилось: я же беглец от князя Смоленского. В здешней терминологии — вор государев. Мне сильно отсвечивать… нежелательно.
Но я ж ничего не делал! Просто спал! Так, как мне удобно. А аборигены чуть кол осиновый в брюхо не загнали! Придурки предканутые… Или правильнее:
Вот, пришлось со служителем культа пообщаться. Теперь он кинется к Тверскому князю: «У нас в войске — вражий соглядатай!».
Смоленские рати лет семнадцать назад здесь не худо прошлись, весь Волжский верх — в пепел выжгли, только полону семь тысяч взяли. Помнят смоленских здесь, помнят. И конкретно — стрелков. Вот, конкретно, на этом месте. На холме пепелище уже заросло, но, пока свежая листва не закрыла, видны обгорелые венцы домов бывшего селения.
Место это… в моё время и не увидишь — устье Шоши, дно Московского моря.
Болотистая низина с несколькими холмами. Сейчас, в половодье — залита под края, лес вокруг — «по колено в воде» стоит. А тогда, зимой, стрелки подошли вплотную к поселению.
Ещё один город постройки Долгорукого, так и назывался — Шоша. Был.
Аким тогда наглядно продемонстрировал превосходство своих «новогородских берестяных луков» над местными. Почти все защитники так на валу и остались. Потом смоленские, новгородские, волынские ратники лезли через верх как к себе домой.
Нехорошо получилось, начальство теперь загрузится — кто я и зачем я? Придумает себе страшилку, и будут мне от этого разные бяки. А что делать? — Врать-то мне нельзя. Сам запрет придумал — сам исполняю.
Гребу, грущу да на ушкуи любуюсь.
Кроме четырёх княжеских лодий с тремя дощаниками, в караване идёт шесть лодей с пятью боярскими хоругвями. А третьим сортом у нас — охотники.
На «Святой Руси» всегда есть люди, которым заняться нечем. Или, в данном случае — охота сразится за веру православную, за князей добрых, за землю Русскую. И прибарахлиться маленько.
Гридни воюют — за жалование, бояре — за вотчину. А охотники — за свой интерес. В формате — хабар и полон.
На самом деле, и боярские хоругви состоят, в немалой части, из «охотников» — из тех, кто своей охотой пошёл.
Вокруг каждого боярина — куча народу. Слуги — теремные и дворовые, смерды в вотчине, вольные крестьяне и горожане.
«Клиентские отношения» — не только в Древнем Риме. Живёт себе сапожник в городе, шьёт сапоги боярскому семейству. А тут у него сынок подрос — надо бы отделять. А имение-то отделять… не хочется. А тут — поход.
Идёт сапожник к боярину — просит сынка в хоругвь взять. Сходит сынок на войну, принесёт хабар. Глядишь, и девку гожую приволочёт.
Найти себе жену в «Святой Руси» — не просто. А притащит полонянку… Тогда и на свадьбу сильно разорятся не надо.
«В предпоследнюю турецкую кампанию вернулся в хутор казак Мелехов Прокофий. Из Туретчины привел он жену — маленькую, закутанную в шаль женщину. Она прятала лицо, редко показывая тоскующие одичалые глаза».
И не важно, что будут трепать бабы по посаду:
«Хоть бы баба была, а то так… Ни заду, ни пуза, одна страма. У нас девки глаже ее выгуливаются. В стану — перервать можно, как оса; глазюки — черные, здоровющие, стригеть ими, как сатана, прости бог».
Лишь бы полонянка порчу не навела:
«Шепотом гутарили по хутору, что Прокофьева жена ведьмачит. Сноха Астаховых божилась, будто на второй день троицы, перед светом, видела, как Прокофьева жена, простоволосая и босая, доила на их базу корову. С тех пор ссохлось у коровы вымя в детский кулачок, отбила от молока и вскоре издохла».
Вот такая была бабушка у славного русского казака Григория Мелехова. Да и у него ли одного?
«Тебя не тронем, а бабу твою в землю втолочим. Лучше ее уничтожить, чем всему хутору без скотины гибнуть…
— Тяни ее, суку, на баз!.. — гахнули у крыльца.
Полчанин Прокофия, намотав на руку волосы турчанки, другой рукой зажимая рот ее, распяленный в крике, бегом протащил ее через сени и кинул под ноги толпе. Тонкий вскрик просверлил ревущие голоса».
Одна ли она такая была? Полонянка, убиенная доброхотным собранием простых русских людей.
В нашей хоругви «охотников» нет: у Лазаря нет ещё славы, нет примеров успешного грабежа, удачливости. В других хоругвях — и поболее половины бывает. Бояре своих слуг берегут, дома придерживают.
Цель существования боярской дружины — защита жизни и имущества боярина. Пока боярин в вотчине — оба охраняемых объекта вместе. Охраняешь один — цел и другой. А вот когда в поход идти… Поэтому до половины бойцов остаётся в вотчине. Наиболее верные, надёжные. Способные и неполным составом отбиться от обычных угроз.
Недостача «по головам» восполняется… разными. Преимущественно — добровольцами со стороны. Опять же: своего человека надо в поход собрать, вооружить. «Охотник» — приходит со своим оружием и припасом.
После удачного похода, вернувшиеся в свои «миры» крестьяне крестьянствуют дальше, вспоминая по праздникам во хмелю, свои храбрости да товарищей боевых.
Но не все: часть, попробовав иной жизни, подаются из «мира». Кто в слуги боярские да купецкие, кто в охранники или разбойники. А из разбойничков иные назад — в «охотники». И в караване такие есть — видно по характерным захмычкам, происходящим от специфического образа жизни.
Опять-таки — не у нас: мы и бесславные, и небогатые.
Вот чего в караване нет — чисто «охотничьих» хоругвей.
Время наёмных «компаний» ещё не наступило даже в Европе. На «Святой Руси» есть отряды, которые воюют за деньги и преференции при грабеже. Но это отряды племён (торки, кыпчаки) или государей. Так наёмничали Мономах с Гориславичем в Чехии.
Нанимают не воинов отрядом, но аристократов — князей, ханов. Это — люди. Остальные — «пушечное мясо», быдло, с которым договариваться бессмысленно. Команда Сигурда — экзотика, «заморские гости». Да и взяты они не «купно», а россыпью, в княжеские гридни.