Стрелка
Шрифт:
– Дык… мы и сами… у меня батяня на всю нашу деревню — первый плотник… а что за работа-то?
Собеседник подхватывает парня за локоток и постепенно ведёт вперёд. Я слышу, как он внятно, убедительно объясняет:
– Мы ж лодиями идём. Поход-то дальний. Ну, ты парень головастый, сам понимаешь. Припасу много брать пришлось. Лодейка-то гружена, сидит низко, под борта. А как быть коли господь победу над ворогами даст? А? Вот. Правильно понимаешь! Нужно ещё чего-то придумать. Нужно корыто большое. На привязи тащить. Для хабару. Такое… объёмное. Но — не тяжёлое. Но крепкое. Мы б за такое и полугривну бы не пожалели. Потому
– Эта… Чего, целую полугривну?! Кунами?!
– Точно. Вот такими. Нашими. Новгородскими горбатыми.
На юге Руси куны делают плоскими, новгородские — с горбиком.
Мужчина развязывает кошель, достаёт и показывает серебро. Парень чуть не втыкается носом в ладонь новгородца.
– Ну как? По рукам? Но надо быстро. Мы ж утром уйдём.
– Как утром?! Да где ж мы такую колоду-то возьмём?! Чтобы из неё такое корыто исделати?
– А что, готовой нет? Мда… жаль… а я уж понадеялся… Знать — не судьба. Ежели у лучшего на деревне плотника нету… Придётся в другом месте спрашивать. Ну, бывай здоров.
Мужчина откланивается и неторопливо спускается по дороге. Парень расстроено смотрит ему вслед. Потом озадаченно озирается:
– Э… Эй… А жёнка моя где?
– Твоя? А кто ж знает? Верно, домой пошла, пока мы тут разговаривали.
И новгородец также спокойно топает к бережку. Парень растерянно оглядывается, потом зло поджимает губы: как это жена без спросу у мужа — ушла? И быстрым шагом отправляется в деревню, сыскать и наказать дуру-бабу.
Не думаю, что ему это удастся. Пока шёл торговый разговор, пока крестьянин со всем напряжением умственных и душевных сил, вслушивался в обстоятельную беседу потенциального заказчика, переспрашивал, уточнял, повторял, соображая как бы не упустить выгодный заказ, не продешевить, но и не отпугнуть, за его спиной происходил другой процесс.
Вытащив листик из вороха травы, стоящий перед женщиной новгородец, что-то говорит ей, улыбаясь. Вот так, с улыбкой, он берёт из передника ещё пучок зелени и суёт ей в рот. Женщина, в растерянности реагирует с запозданием, взмахивает одной рукой — вторая держит передник, чтобы не рассыпать этот… щавель. Один из прошедших только что мимо неё подельников, перехватывает вскинутую руку. Второй сзади накидывает скрученную портянку так, что галька оказывается у неё рту, поверх заткнутого туда силоса, затягивает хвосты и сдёргивает ей на лицо платок. Баба, наконец-то отпускает свой передник — снять помеху с глаз, убрать портянку изо рта, но, улыбающийся ей в лицо вегетарианец, одной рукой уже держит передник, другой — её руку. Которую отдаёт напарнику за её спиной. Тот успевает ещё дёрнуть поясок передника на спине женщины, и тряпка с травой остаётся в руках улыбающегося вегетарианца. Он аккуратно сматывает передник, чтобы не просыпать травку на дорогу. А его партнёры, быстренько сматывают бабёнке локоточки за спиной. Разворачивают и, придерживая под руки, втроём, закрывая своими телами с боков и сзади, спокойным шагом ведут к леску у тропки.
Они идут ко мне, и я вижу, как правый опережает события — начинает лапать бабёнку, хватает за груди. «Шарит дуру за титьки». Кажется, только теперь она начинает понимать — что происходит. Рвётся, мычит. Звук негромкий, муж в десятке шагов, занят исступлённым разглядыванием серебра на ладони своего собеседника. Она упирается босыми пятками, мотает головой, её чуть приподнимают, чуть ускоряют ход. Вся процессия ныряет в лесок. Там-то… и леса-то… Я ещё успеваю понять, что бабе на голову надевают мешок, переворачивают, так что из завязанной горловины торчат только грязные босые пятки. Ноги — заматывают, мешок вкидывают на плечи, пару раз бьют кулаками… Всё — за стволами деревьев уже не видно.
Мы в Пердуновке отрабатывали скрадывание людей, но там цель была другая — снять дозорного, убрать сторожа. Сходно с делами охотницкими. А вот так, по-городскому, практически на улице, в десятке шагов от законного мужа, в прямой видимости от поселения…
Не знаю как скрадывали, например, ту же Роксолану — она, всё-таки, была дочерью большого начальника, вела другой образ жизни, но людей в Средневековье, воруют постоянно. Основное отличие от 21 века — отсутствие эффективных транспортных средств. В 21 веке достаточно притормозить рядом с девушкой…
Так предоставляли «наложниц под заказ», например, из Ростов-Дона в Чечню. Интересно, что и «производители товара» и приобретатели — не столь давно были нормальными советскими людьми, учились в советских школах, где по одной, в общем-то, для всей страны программе сеялось «разумное, доброе, вечное». Руководили колхозами и предприятиями, служили в сов. учреждениях, проходили срочную службу, заведовали отделами по реализации компьютеров или учили детей в ПТУ и техникумах…
Потом — раз… и стали работорговцами и рабовладельцами. «Во имя аллаха» или кому как нравится.
Сходно, в смысле транспорта, брали агенты царской охранки революционера-народовольца Германа Лопатина.
Зная, что жандармы регулярно перетряхивают его имущество на квартирах, где он останавливался, Лопатин, продолжая активную организационную деятельность, носил все списки членов «Народной воли» на себе.
6 октября 1884 года жандармы провели первый в России «арест на улице»: к идущему по Невскому Лопатину подъехала пролётка, два прогуливавшихся по тротуару господина, вдруг подскочили, завернули «объекту» руки, прямо на глазах изумлённой фланирующей публики, втолкнули в пролётку. И — укатили.
До этого арестовывать всегда приходили на дом.
Инновация оказалась эффективной: найденные на Лопатине документы и записи позволили раскрыть всю сеть революционной организации.
Здесь — ни автомобилей, ни пролёток. Поэтому новогородцы, вероятно, используют концепцию «необорудованного места временного хранения».
Интересно, надо запомнить.
Мой сосед возвращается на своё место и вежливо благодарит:
– Спаси тебя бог, боярич, за присмотр.
Провожает мой взгляд вслед ушедшей в лесок группе, заговорщицки подмигивает:
– Эт само собой. Как чуть в чуйство приведём — тебе завсегда. Без серебра и вперёд остальных.
– А не боишься?
– Кого? Этих сиволапых?! Да они шапку у себя на голове полдня ищут!
Он, посмеиваясь, напел мне из песенки про жителей Пошехонья:
«Лаптишша-то на ем, черт по месяцу плел, Зипунишша-то на ем, решето-решетом, Поясишша-то на ем, что кобылий хвост, Шапчишша-то на ем, что воронье гнездо».