Стрелка
Шрифт:
Не надо из меня великого пророка да чудотворца строить. Стройте ученика прилежного.
«Коллега-эксперт», кажется, предполагал, что я немедленно приступлю к реализации его технологии на других… субъектах. Но насчёт ёлок-сосёнок он зря сказал. Потому что я вспомнил. Потому что была у меня такая наложница с «деревянным именем» — Елица. И приключилася с ней историца…
Мы выбрались из лодки, малёк закидал бабёнку тряпками,
– Э… Милейший, скажи мне — нет ли у тебя брата? А у него — сынка взрослого?
– Э… Уважаемый, почто спрашиваешь?
Мир — тесен. А особенно для той малой доли людей, которые в нём двигаются. Бывалые воины, истовые паломники, дальние купцы-гости…
Почти все люди живут в своём тесном «мире» — деревенской общине. Но и те, кто вышел в «большой мир», кто топчет дальние дороги — скоро узнают, что и на другом конце света всегда сыщется такой «подорожник», который тебя знает, или о тебе слышал, или вёл дела с твоими знакомыми…
– Такой молодой мужичок, очень исполнительный и деловой, хорошо грамотен, женат, с женой своей весьма в любви и согласии…
– Он тебе денег задолжал?
– Что ты! Как можно! Ну, если не родня — извини…
– Стой. Ты ж… ты ж смоленский! Как я раньше… И имя-то у тебя — Иван Рябина! А Рябиновка, часом, не ваша ли вотчина?
– Точно. Угадал. Значит, это твой племяш ко мне с обозом тогда из Новгорода пришёл? Толковый — я думал его приказчиком в имении поставить, да не схотел он. В офени выпросился.
«Эксперт» разулыбался, едва ли не обниматься кинулся:
– Племяш — он такой! Как он там? Пойдём к костру, посидим-потолкуем. Мы ж там всем семейством запереживались вовсе. Баба его всё слёзы выплакала, на дорогу глядючи. Как расскажу ей — такая радость будет…!
Восторг и благожелательность. Только я помню рассказ тогда, в моём пытошном застенке: именно этот человек подтолкнул своего племянника «сбегать посмотреть на тот конец», откуда пришёл в Новгород мой хлебный обоз. Тесен мир, тесен…
– Расскажу, не велик труд. Только ты мне сперва девку отдашь.
– Да я ж говорил: тебе — завсегда, без серебра и очереди…
– Насовсем.
– А? Не… Ты чего?! Это ж не по-людски, не по-человечески…. то — сказ, а то — баба… да ну, окстись!.. я на ней по корове в день сберегу, по две заработаю… да ты подумай, у тя ж головушка светлая, ты ж вот ныне сходу такую штуку интересную… Не, ты сравни в цене…
Я ждал. Не умён. Хитёр, опытен, выучен… а — не умён. Не может понять, что торга не будет.
А я-то — «умён»? Только та же «корова в день», ну «пол-коровы», и в нашей хоругви. Пока мы её решаем дополнительными строевыми и физкультурными упражнениями. Резан старается. Но времени мало — кусок вечера от швартовки до отбоя. Минус ужин и гигиенические процедуры. По-настоящему — парней не умотать. Чуть ребятки втянутся… Да и самому… на мозги давит.
Может, не надо было открываться этому… «эксперту»? Так он и сам мог в любой день додуматься! После «божьего поля» всё войско в курсе, что я — смоленский, что — Рябина. Теперь я хоть чётко знаю — к кому спиной…
– Ну как — по рукам?
– Бабу отвязать, завернуть, отнести к моему костру. Потом — сказ.
– Не, ну мы ж договорились!
– Твои договоры — твои заботы. Другой цены у меня для тебя нет. Я спать пойду. Тебе «дырка ушкуйная» дороже племяша? «Дырку» — и другую найдёшь, а племяш у тебя… Говоришь, баба его все слёзы выплакала? Значит, и дальше… ей писать нечем будет. Решай.
В самом деле, я развернулся и пошёл к своему костру. На условной границе между нашими стягами дядя догнал, схватил за рукав.
– Ладно, согласный, забирай. Ну, чего там у племяша?
– Повторяю медленно: бабу отвязать…
Он всплёскивает руками, мечется, фыркает:
– Ну что ж ты такой… недоверчивый?! Ну прям как нерусский! Ну я ж сказал — согласный…
Дядя, тебя в 90-х не кидали? А меня кидали. На ломщиков не натыкался? Тебе дальше по списку, где я опыта поднабирался? Это ж чисто случайно, что в Хопер-Инвест с МММ… а уж на улицах, в подъездах, поездах, подворотнях… Задержки с зарплатой… задержки с доставкой… турфирма вылетает вместе с офисом… со всем экс-совейским народом… Я уже лапшу с ушей не снимаю, я из неё — обед варю.
– Повторяю медленно…
Плюнул, матюкнулся, побежал своих тормошить. И куда только благообразие с вежливостью подевалось?
Притащили куль в овчине. Положили к ногам. Заглянул — точно.
– К костру.
– Да ты цего?! Да ты оммануть меня надумал…!
– К костру. Чтобы все видели, что ты сам отдал.
Отнесли, положили.
– Ну, говори.
– Твой племянник соблазнил мою наложницу. Дабы она вынесла серебро из кладовых моих. Но — попался. Был бит кнутом. Нещадно. Денёк помучился и сдох. Похоронен по христианскому обряду на кладбище в сельце моём, Пердуновкой именуемой. Всё.
Он сперва ахнул, потом руками замахал, кинулся хватать меня за грудки:
– Ты… ты… с-сука…
– Ошибся, дядя. Я — не сука, я — кобель. «Зверь Лютый».
И — с двух рук по почкам. Так и он повис. На моих… «грудках». С подвыванием. Ушкуйники подскочили, оцепили, увели к себе.
Лазарь возле меня с ноги на ногу переминается, саблей комаров отгоняет:
– Иване, а это чего было?
– Разговор был. Душевно-торговый. Натуральный обмен: товар на новости. Новости… сам видешь — не понравились. Резан, с этой ночи — костровых постоянно.