Стрелка
Шрифт:
Бредёт это папашное стадо вдоль строя и упирается в начальника разведки. Тот стоит мало того, что без тревожного мешка и в «пьяных» брюках — так и из вещей у него только планшет по мышкой. Но зато какой планшет! Такая папка размером метр на метр!..
Нас дальше и смотреть не стали. Зато все остальные полки получили таких пизд… мда… за отсутствие этих самых планшетов!
Князь здесь — самый главный военный начальник, логика у него не сильно отличается от тех папахнутых. И все остальные рати должны будут получить достойных пизд… мда… за отсутствие правильного построения и висящие хоругви.
А потом — в ответку — и Лазарь от пострадавших
Проплыли. И флаг им в руки. А мы… Ага, уже визг стоит. Я думал — Резан воинам морды ровнять начнёт, а он им ухи крутит. За нечищенное, за неподшитое, за… за всё «хорошее». Во, и ко мне подступил. Оглядел тяжко — прицепиться не к чему.
– Сабля — точена?
Блин! Сквозь ножны углядел!
– Виноват. Исправляюсь.
У соседей — кто куда, а у нас — вжик-вжик. И я, чисто как недавно Будда — мне самому, новикам нашим проповедую: как стачивать «в бритву» режущие кромки… всего имеющегося. По личному опыту из оружейной смоленского князя.
Ностальгия, блин. Как мы там с Еленой Ростиславовной…
Ближе к обеду прибегает княжий отрок:
– Тама! Эта! Боярич! Срочно! Ну! Княжий военный совет! Быстро!
Лазарь сперва подскочил как ошпаренный. Потом на месте покрутился и ко мне:
– Иване, а давай вместе пойдём?
И краснеет ушами. Да понятно всё — ты уже один раз по княжьему зову сбегал.
Делать мне там, конечно, нечего, но… Пойдём «мордой торговать» — может чего и сыщется. Из полезного.
Перебрались на остров. У князя Андрея здоровенный полотняный навес поставлен. Начальство — туда. А начальников — под сотни полторы. Хоругвенных бояр с сотню, да прочих — ещё пол-столько.
Суздальская стража за сотню шагов всех тормозит. Сопровождающих… — «ждите отстоя пены». В смысле: «вам сообщат». Ну и фиг с вами.
Лазарь под навес пошёл, а я народ разглядываю.
Муромские тут рядом вдоль берега стоят. Я, честно, чисто для прикола от безделья спросил:
– Эй, братья-славяне. Илью Иваныча не видали?
– Которого?
– Который из села Карачарова.
– Так их тута семеро. У них половина мальцов — ильи, другая половина — иваны. А девки все до одной — марьи. Гы-гы-гы…
Тут поднимается от костра такой… мужичина. Косая сажень в плечах. И во всех других направлениях. И говорит мне. Человеческим голосом:
– Ну.
У меня… вся прикольность сразу пропала. А тут подходят ещё двое. В бородах густых как братья-близнецы. У них косой сажени только в росте нет. И спрашивают:
– Искал чё?
А сзади дёргают чего-то. Оборачиваюсь — малёк стоит. Лет 13–14.
– Тебе Илью Муромца надо? Вот он я, Илья Иваныч с Карачарова. Хочешь спросить чего — спрашивай. А ежели за бездельем обеспокоил — ставь ведро зелена вина.
Хорошо устроились ребята. Сами понимаете: ни один пришлый без вопроса об Илье Муромце мимо муромских не пройдёт. А уж штраф за беспокойство в русских артелях издавна заведён.
– Тю! Таким добрым молодцам — и три ведра поставить не в натяг! Но дело у меня серьёзное. Для скорого боя с супостатами — просто необходимое. Напойте-ка мне, разлюбезные Ильи Муромцы, посвист Соловья-разбойника.
Призадумались добры молодцы. Загрустили они, опечалились. Вопросили они в размышлении:
– А на цо?
– Ну вы, ребята… вовсе не догоняете. Вспоминайте:
«Засвистал-то Соловей да по-соловьему, Закричал злодей-разбойник по-звериному — Так все травушки-муравы уплеталися, Да и лазоревы цветочки осыпалися, Темны лесушки к земле все приклонилися. Его добрый конь да богатырский А он на корни да спотыкается — А и как старый-то казак да Илья Муромец Берет плеточку шелковую в белу руку. А он бил коня да по крутым ребрам. Говорил-то он Илья таковы слова: — Ах ты, волчья сыть да и травяной мешок! Али ты идти не хошь, али нести не можь? Что ты на корни, собака, спотыкаешься? Не слыхал ли посвиста соловьего, Не слыхал ли покрика звериного, Не видал ли ты ударов богатырскиих?».– У булгар-то кони, поди, послабее Ильиного Бурушки. Хоть бы вполовину тот свист Соловья-разбойника повторить — у них кони не спотыкаться будут — на сыру-землю попадают. Ну что, богатыри святорусские, насвистите мелодию?
Озаботились богатыри, закручинились. Взговорили они таковы слова:
– Всяких дурней видывали, всяку дурость слышали. А дурней тебя — ещё не было. Вчерась один всё допытывался: чего Илья с тремя дочерьми Соловья, Одихматьего сына исделывал? Но чтоб разбойничий посвист насвистеть, покрик евоный накричать… Да ещё для святого дела, для боя смертного с басурманами…
Муромцы, как оказалось, близко знакомы с медведями. В смысле: «хозяин леса» — каждому по ушам сплясал. Каждый из них выдал собственную оригинальную аранжировку. Разброс… от «Вы жертвою пали» до «Танец с саблями».
Тут малой притащил ведро бражки. За мой счёт, естественно. И мы заговорили за жизнь. За тяжёлую жизнь потомков односельчан великого русского богатыря.
– Он, бл…, пращур, мать его… Прости господи, что худое слово сказал — добрая у него матушка была. Да вот же вырастила на свою голову… и на наши все. Он-то — в Киев ушёл, а мы-то — тута! Какая морда прохожая не заявится — всяк норовит переведаться. Заколебали, Ваня! То насмешки шутят, то глупости спрашивают, то драться лезут. Всякому, вишь ты, лестно хвастаться: Я, де самого Илью Муромца из Карачарова уделал. Ваня, блин! Ни пройти, ни проехать! Как, ить ять, на речке той, на Смородине.
Мужики приняли ещё по одной, всплакнули над своей тяжкой долей и запели. На разные голоса, в разных тональностях, не попадая в ритм, такт и размер, но демонстрируя хорошую память — слова помнили все:
«А у той ли то у Грязи-то у Черноей, Да у славноей у речки у Смородины, А и у той ли у березы у покляпыя. У того креста у Леванидова Соловей сидит Разбойник Одихмантьев сын. То как свищет Соловей да по-соловьему, Как кричит злодей-разбойник по-звериному — То все травушки-муравы уплетаются. А лазоревы цветочки осыпаются. Темны лесушки к земле все приклоняются, А что есть людей — то все мертвы лежат».