Стрелки
Шрифт:
– Я не расслышал последних слов, Хель, - сказал Тиль, - ты что-то говорила о Пустоши?
– Да, - кивнула Хель, - мы должны дать там бой.
– На верную смерть?
– вскинулся Базен.
– Боишься?
– Зазря погибать не хочется.
– Зазря - это сейчас гибнут, - жестко возразила она.
– Без сопротивления. С ними же еще никто драться не пытался! Не выйдет у нас - пойдут другие.
– Найдутся ли другие-то?
– горько усмехнулся мастер.
– Найдутся.
– А почему именно на Пустоши?
– подал голос Добош.
– С Пустоши все началось. Они нас в
– Верная смерть, - упрямо повторил Базен.
– Да что ты все к смерти готовишься!
– воскликнула Хель с досадой. Пойдет небольшой отряд, наметим пути отступления...
– В призрачные селения, - подхватил Клэр.
– От неугомонный, - проворчал Саент.
– Можно и в Эрнар отступить, - сказал Гэльд.
– Недалеко ведь.
На него посмотрели озадаченно.
– И примешь?
– от души удивился Саент.
– Почему бы не принять, - пожал плечами Гэльд.
Он вдруг почувствовал себя задетым. Торговцы и простолюдины сговариваются идти на смерть, а он будет стоять в стороне? Он поймал одобрительный взгляд Хели и обрадовался.
– Кто еще хочет сказать?
– спросила Хель.
– Я думаю, не меньше ста человек нужно, - сощурился Лонк.
– И небольшая засада перед Тинтажелем, чтобы упредить, если пойдут на подмогу.
– Вызнаю, где подземный ход, - отозвался Добош, - там и поставим.
Данель еще сомневался, откуда взять людей, но ему объяснили, что если каждый из них соберет по десятку, то этого будет достаточно. И сами поведут их, кроме мастера Райса и Клэра. Мастер - доверенный человек в Ландейле, такие после боя будут нужны, а Клэр - чересчур молод.
– Сама ты больно стара!
– возмутился Клэр.
– Останешься посыльным, - успокоила его Хель.
– Без тебя не обойдемся.
– Тебе бы тоже не следовало идти, Хель, - сказал мастер, и остальные дружно закивали.
– Сама решу, - отрезала Хель и улыбнулась светло, почти беспомощно.
– Ну, куда мне еще идти, подумайте...
Они помолчали, потом Тиль негромко спросил:
– Так, стало быть, решено?
– Решено и сговорено, - Хель положила на стол ладонь, и на нее одна за другой легли их ладони - широкие, тяжелые, мужские. Последним положил свою ладонь Гэльд.
– Ну что ж, - произнесла Хель обычным голосом, - расходимся. Встретимся через месяц, где - договоримся особо.
– А ты, Хель, пойдешь одна?
– нахмурился Данель.
– Что я ей, не муж, что ли?
– мрачно пробасил Саент, и все рассмеялись. Я ее не брошу.
– Саент и Мэй, - улыбнулась Хель, - надежнее не придумаешь. Ну, до встречи.
Люди тихо расходились. Наконец в комнате остались только Хель, Саент и Гэльд. Хель взглянула искоса на Гэльда и сказала Саенту:
– Сходи, возьми у мастера еды на дорогу.
– А этот?
– Са-ент...
Саент проворчал что-то и ушел. Хель опустилась на лавку, Гэльд сел напротив. Ему хотелось задать столько вопросов, что он не сразу выбрал нужный, а когда выбрал, Хель опередила его:
– На вас ныне заключенное условие не распространяется, барон. Можете в бою не участвовать. Достаточно, если предоставите нам убежище.
Голос у нее был утомленный, тихий,
– Неужели вы считаете меня трусом после того, как я сбежал с поединка?
Хель покачала головой.
– Просто не хочу, чтобы вы гибли за то, что вам чуждо, Гэльд. Вы же случайно здесь.
У Гэльда заколотилось сердце. Она назвала его по имени не при всех, а сейчас, наедине! Не в силах сдержать улыбку, он проговорил:
– Счастливый случай привел меня к вам. Неужели я буду ему перечить? И неужели, - он понизил голос, - буду сидеть в безопасном месте, когда вы пойдете вперед?
– Что вы знаете обо мне...
– грустно улыбнулась Хель.
– Я - совсем другое дело.
– Но почему же, Хель?
– растерянно спросил он.
– И что вас связывает с этими людьми? Отчего они слушают вас? Вы так юны еще...
– Я считаю жизнь не по годам, - вздохнула она.
И Гэльд вспомнил, что рассказывали о ней, наследнице Торкилсена, хозяйке Ландейла, последней из древнего бунтарского рода. Нелепые он задал вопросы! Если она в четырнадцать лет с небольшим отрядом воинов обороняла Торкилсен от войск Консула, если в пятнадцать дала вольность Ландейлу, восстановив против себя всех родичей... Он ведь и сам мимолетно возмущался этим. Но тогда, значит, сейчас ей всего шестнадцать?! Девочка... Его вдруг охватила жалость к ней, лишенной всего: рода, богатства, дома. Но, когда Гэльд взглянул на нее понял, что высказать эту жалость не посмеет. У нее было лицо воина, уверенного в своей силе.
– Я пойду с вами, - глухо сказал он.
– Я пойду с вами, что бы ни было.
И во внезапном порыве опустился перед ней на одно колено, будто принося клятву.
– Встаньте, - тихо сказала Хель, коснувшись ладонью его плеча. С лестницы уже доносились шаги Саента.
Я обшарила весь дом, разыскивая хоть какое-нибудь подтверждение дядиным словам. Хотя бы запись того предания. Ничего я не нашла, конечно. Пятьсот лет и четыре войны, пронесшиеся над Ильденом... странно, что сам дом уцелел.
И все же я немало времени провела на чердаке. Слежавшиеся груды бумаг, испещренные позеленевшими от времени чернилами, пахли пылью и сухо шуршали, рассыпаясь в пальцах. В луче света, проникавшего сквозь восьмиугольное окошко, плясали пылинки, вспыхивали радужными искрами россыпи битого стекла, солнечный блик играл на медном боку пузатой и узкогорлой чаеварки. Чего там только не было! Сломанные веера, обтянутые пожелтевшими кружевами, помутневшие зеркальца в бронзовых оправах, выщербленные ножи, лампы с треснувшим стеклом, записные книжки с датами полустолетней давности, тяжелые кованые чемоданы времен Последней войны... Всего этого хватило бы на три музея, если б только в каком-нибудь музее нужны были эти вещи. Я рылась в них, как скупой в своих сундуках, извлекая на свет то соломенную корзинку с искусственными цветами, то погнутые латунные браслеты, которые были в моде лет тридцать назад, то двухцветный плоский карандаш. А однажды вытащила узкий кожаный пояс, шитый серебряной нитью. Нить поистерлась, но выглядела еще празднично. Я сложила пояс вдвое и приложила к вискам. Заглянула в треснувшее зеркало. Серебристо-черная полоска перечеркнула лоб. Вот так носили тогда баронские обручи...