Стрелочники истории. Дилогия
Шрифт:
Пока орудия срочно готовили к маршу, Филатов успел заправиться и полетел в сторону Пронска.
– А успеем? – переживал князь.
Андреев приложил к карте линейку.
– Если напрямую, через лес – сорок километров. Если по реке петлять – полтинник набежит. Часа два пути, плюс – время для сборов. Должны успеть.
* * *
Едва закончилась битва на реке Воронеж, к Бату-хану вернулись разведчики. Из погибших на Проне и Пожве сотен уцелело едва ли с десяток всадников. Но их вполне хватило, чтобы Субудай сразу изменил порядок выдвижения войск. Больше всего его насторожили железные повозки, которые не берут не стрелы, не мечи, хотя их можно сжечь из катапульт. Но эти железные коробки и сами умеют стрелять огнем – намного быстрее и точнее, чем имеющиеся в войске китайские камнеметы. А вот то, что эту тяжелую технику не держит лед реки и по лесу они пробираются с трудом – вселяло определенные надежды. Впрочем, вопрос с неизвестной боевой техникой можно было отложить на потом, когда разведчики соберут побольше информации, а на данном этапе следовало просто обойти два участка, запустив в приготовленный капкан разведчиков. Лучше бы из недавно принятых в войско – половцев и булгар.
Бату-хан согласился со своим наставником и отдал приказ: тумены Гаюк-хана и Байдара сворачивают в верховья Прони и блокируют Пронск и Ижеславль, а на Рязань по прямой дороге отправляют тысячу разведчиков. Менгу обходит Проню еще западнее, выйдя на городок Михайлов. Хан Кюлькан со своим туменом должен обойти водораздел с запада и лесами параллельно реке Пожве выйти к правобережью Оки к городку Ольгову. Остальные войска обходят и Проню, и Пожву еще дальше, по реке Цна, выходят на Оку, и только потом поворачивают к Рязани. Тумен хана Бури выходит на город Исады, хан Урянх-Кадан на Белгород, стоящий в устье реки Кишни.
Через три дня, когда тумены вышли к Оке, в ставку пришла весть о побоище на реке Проня. Правда, была и хорошая новость – неизвестные воины повернули к Пронску, а значит до начала штурма Рязани никак не успеют.
Пронск был немногим меньше Рязани, имел мощные валы и стены, поэтому Всеволод Михайлович надеялся, что его столица продержится за сильными укреплениями до подхода союзников.
Передовая тысяча, едва подойдя к Пронску, попыталась захватить его с ходу. Но не получилось – защитники успели затворить ворота, со всех колоколен доносился набат, на стенах показались воины в островерхих шлемах, в монгол полетели стрелы.
Захватчики откатились на другой берег, развели костры, поставили свои юрты. Город со всех сторон обложили конные дозоры. Из стана врага весь день и всю ночь доносились стуки топоров – враги готовили лестницы, собирали осадные машины.
Утром во время первого штурма тысячник Гаюк-хана применил испытанный прием, погнав впереди своих войск пленных русичей: мужчин и женщин. Пленники, подгоняемые вражескими копьями и хлыстами, карабкались на стену по длинным лестницам, крича защитникам, чтобы те не стреляли, и не кидали в них камни и копья. Дружинники и сами не желали губить своих соплеменников, в большинстве крестьян с окрестных деревень, помогая им перебираться на стену. Полоняне были раздеты, многие без единого клочка одежды. Их нагие тела издали бросались в глаза на фоне темной массы спешенных степняков. Пленники торопливо поднимались по лестницам к гребню бревенчатой стены, ища наверху спасения и от пронизывающего холода, и от безжалостных плеток ворога. Но следом за ними поднимались сотни монгол с копьями, саблями и щитами в руках. А за валом и рвом гарцевали лучники, засыпающие стены Пронска стрелами.
Упорство врагов поражало даже самых опытных дружинников. Идя на штурм, монголы не щадили ни себя, ни врагов, ведь в этом деле даже самый малый успех мог завершиться большой победой. А любая неудача часто влекла за собой крах всего предприятия, делая бессмысленным и время, затраченное на подготовку, и предыдущие жертвы. Защитники сбрасывали сверху тяжелые бревна, от ударов которых ломались лестницы, а облепившие их монголы, падали в глубокий ров, ломая руки и ноги, но враги подтаскивали новые и продолжали упорно карабкаться на высокую бревенчатую стену. Дружинники и ополченцы копьями и веревками опрокидывали лестницы в сторону, топорами и мечами рубили появляющиеся над стеной головы. Прячась за зубцами, лучники посылали стрелы одну за другой. Промахнуться было невозможно – так плотно наседал неприятель. С башен – на врагов выливали кипящую смолу. Вопли обваренных заглушали даже боевой клич новых штурмующих. Но и среди защитников множились раненые и убитые: кто от стрелы, кто от копья, а кто и от острой монгольской сабли.
И все же первый натиск остановили.
После того как пешие полчища откатились назад, с низовьев реки Прони показались густые колонны всего тумена Гаюк-хана, напоминающие трехголового черного дракона: три относительно тонкие извивающихся цепочки авангарда – издали смотрелись как «головы» змея, плавно переходящие в толстое «тело», занявшее все русло от берега до берега. Вражеская конница все прибывала и прибывала, появляясь из дальней дали и, казалось, этому не будет конца. Наконец, когда три «головы» втянулись в становище, наметился конец «тулова» – арьергард, похожий на утончавшийся длинный хвост. Кое-где монгольские полки вдруг рассыпались «крыльями», занимая какую-нибудь деревеньку, стоящую на берегу или осматривая прибрежные холмы, что еще больше усиливало впечатление от монгол – как от сказочного змея Горыныча, напавшего на Русь.
На белом сверкающем снегу темные фигурки далеких степняков выглядели игрушечными. Там, где конница растекалась по округе, ломая свои монолитные ряды, это выглядело куда более угрожающе, нежели упорядоченное движение кавалерии. Такого огромного войска, собранного в одном месте, никто на Руси до сей поры не видывал.
Тысячи и тысячи всадников в коротких шубах и меховых шапках с высоким верхом скакали по льду Прони, оглядывая крепость, протянувшуюся вдоль крутого пронского берега. Некоторые из монгол, видя на стенах защитников, поднимали большие луки и пускали длинные стрелы, издававшие в полете протяжное гудение. Расстояние было столь велико, что дружинники и ополченцы даже не думали прятаться или закрываться щитами, полагая, что ни одна до них не долетит. Однако все стрелы долетели, с коротким чмокающим звуком втыкаясь в бревна крепостной стены, перелетая дальше в город и даже попадали в защитников. Правда, на излете не смогли пробить броню, откованную русскими кузнецами, и лишь одному из добровольцев-ополченцев, стоящем в примитивном самодельном доспехе, стрела угодила в незащищенную шею. Тот, даже не поняв, что случилось, пошатнулся и упал со стены. Витязи торопливо подняли щиты, удивляясь дальностью и меткости нехристей, но следующего залпа не последовало. Всадники развернулись к становищу, оставив немногочисленные дозоры.
В этот день нового штурма не последовало. Подошедшие свежие тысячи обустраивали свои лагеря, расположенные вокруг всего города. Опять всю ночь стучали топоры. Едва рассвело, защитники увидели, что избы окрестных деревень были разобраны по бревнышкам, а вокруг Пронска возникли неведомые русичам сооружения. Мелкие – поближе, крупные подальше, но все они располагались за пределами уверенной стрельбы из лука. Вокруг конструкций копошились враги, впрочем, особо глазастые отметили, что эти монголы по одежде сильно отличаются от воинов. Были там и русские крестьяне, которых плетьми принуждали к самым тяжелым работам – таскать с реки большие камни, поднимать бревна, ворочать непонятные конструкции по указке какого-то важного пешего монгола в синем халате и с болтающимися сзади длинными косичками, которого охранял сразу десяток степных воинов. Этот «синий» строитель постоянно пешком перебегал от одной конструкции к другой, что было совсем не характерно для монголов, но охранный десяток на лошадях неотступно следовал за ним. Из-за кос кое кто даже усомнился – уж не баба ли? Но глазастые уверили: мужик, ибо у него есть седая борода и усы. Правда, бороденка худая, да и усы хоть и длинные, но тонкие. Но по любому – это мужик.
Наконец, «строители» во главе со своим «синим» начальником потянулись в свой лагерь, а им на смену выехали монгольские воины. Сюда же погнали русских крестьян, тащивших длинные осадные лестницы. Возле деревянных конструкций закопошились фигурки людей, уже ничем не отличающиеся от прочих монголов. Вот они схватили веревки, начали что-то натягивать. Деревяшки громко скрипели и стонали, принимая нужное положение. Затем короткий стук и на стену и город обрушились сотни каменных валунов. Некоторые достигали веса до трех пудов. Деревянная стена сотрясалась сверху донизу при каждом попадании каменных глыб. Недолетавшие камни увязали в снегу земляного вала или скатывались в ров. Камни, летевшие выше, срывали тесовую кровлю с бревенчатого заборола и проламывали крыши домов, что стояли вблизи от крепостной стены. А стоящие ближе всего мелкие камнеметы швыряли россыпи булыжников или выпускали пучки тяжелых толстых стрел, тучей летевших в защитников. Эти стрелы легко пробивали щит и поражали прикрывающегося им воина.
Даже опытные витязи, ходившие воевать во Псков и Новгород, никогда не видели таких диковинных боевых машин, швыряющих огромные камни на столь большое расстояние. Камнеметы ливонских рыцарей были гораздо меньших размеров. Ни в какое сравнение с монгольскими не шли и баллисты греков, от которых на Русь пришло немало военных новинок.
Через два часа каменный град проломил речные врата, что стояли в башне на пути к пристани и сделали две больших бреши в деревянной стене близ Рязанской башни. А Михайловская башня пылала, ее закидали сосудами с горючей жидкостью. Все попытки загасить яростное пламя снегом и водой только ухудшали положение – жидкость в ответ брызгала огненными искрами во все стороны, грозя поджечь и то, что уцелело. Вскоре Михайловская башня превратилась в гигантский костер, испускающий густые клубы серого дыма.