Стрелок-2

Оченков Иван Валерьевич

— Кажись усатый дело толкует, — хмуро заметил молчавший до сих пор щербатый.

Кот в ответ недовольно зыркнул, но возражать не стал.

— Ладно, живи покуда, — лениво процедил он, вернувшись в своё обычное состояние. — Но учти — я за тобой слежу, вдругорядь спрошу и за это!

Вернувшись на нары, Дмитрий тяжело свалился на них и с трудом перевел дух. Сердце стучало, на лбу выступили крупные капли пота, а спина и вовсе взмокла, будто он ворочал что-нибудь тяжелое. Разволновался так, что в разговоре с ворами стал употреблять

польские словечки, будто это были евреи-маркитанты.

Кажется, он опять прошел по краю, едва не свалившись в ненужную ему пропасть. Какого чёрта, он вздумал проучить старую бандершу — Ряполову? Можно подумать, ему Анна — родня или любовница! Да и мастера бить не следовало, по крайней мере, прилюдно; вполне можно было на него Барановским стукануть. Этому псу хозяйское неудовольствие хуже палки. Эх, Митя-Митя, что же ты творишь!

— С вами всё в порядке? — раздался рядом шепот Постникова.

— Не дождешься, — с досадой отозвался Дмитрий.

— Ну что вы такое говорите! — даже обиделся бывший канцелярист. — Право, мне было бы очень неприятно, если с вами произошло какое-нибудь несчастье.

— Так ещё ничего не кончилось.

— Вы думаете?

— Знаю.

— Это было бы очень печально.

— Тебе-то какое дело?

— Да так, — пожал плечами неудачливый чиновник. — Вы показались мне хорошим человеком, хоть и немного озлобленным. А как смело вы отвечали обвинявшим вас. Я бы так не смог!

— Точно, — засмеялся Будищев. — Зашел во двор, а там двадцать собак — еле отгавкался!

С вами бывает такое, чтобы очень хорошо начавшийся день, вдруг, как по мановению волшебной палочки злобного колдуна, превратился в чёрт знает что? Вот с Максимом Евграфовичем Никодимовым — помощником околоточного — именно так и произошло. И началось вроде с мелочи, просто штабс-капитан Деревянко, придя на службу, как-то уж больно весело на него глянул — будто тот, прости Господи, в одних исподних на службу пришел.

Затем — появился адвокат господ Барановских и попросил встречи с задержанным Будищевым. Это бы и не страшно, потому как ничего тот арестованному не пообещал и помогать не собирался — это по унылому виду дебошира было заметно. Однако же острое чувство несоответствия кольнуло старого служаку в грудь. Чего это баре своего поверенного прислали ради мастеровщины?

После этого городовой среднего оклада Ефим Ложкарев за каким-то бесом притащил к участковому артиллерийского офицерика. О чём они могли толковать, было решительно не понятно, всё же — гусь свинье не товарищ, как и полицейский гвардейцу, а вот, поди, же ты!

— Случилось чего? — подозрительно спросил Никодимов.

— Да что вы, Максим Евграфович? — делано изумился тот.

— Не лги, Ефим!

— Да ничего не случилось, — не стал более запираться полицейский и доверительно подвинулся к начальнику. — А только чует мое сердце, поедет ваш свояк на каторгу!

— С чего бы это?

— Так ить мальчонку-то ученика он едва не до смерти покалечил!

— Какого ещё мальчонку?

— Того, который в Петропавловской больнице лежит. Ожил болезный, да и показал, что мастер его избил. Стало быть, Будищев-то его в отместку благословил. Вот оно как!

— Да что же это такое! — вскипел оскорбленный в лучших чувствах старый служака. — Где же видано, чтобы почтенного человека бить можно было за то, что он неслуха уму разуму поучил?

— Так-то оно так, да только ведь поучить — это одно, а увечье нанести — совсем другое. А ну как малец калекой на всю жизнь останется?

— Погоди, — старый служака помотал головой, будто отгоняя наваждение. — А кто же за этого сопливого вступится, чтобы Перфильева под суд отдать?

— За ученика — никто, а вот у Будищева заступники нашлись, и коли дело быстро добром не кончится, так быстро всё поднимут и по-другому повернут.

— Да что же за защитники такие?

— А эвон прапорщик барон Штиглиц пожаловали. Сказывают, что гальванёр наш, ещё когда на службе был, спас его от верной смерти!

— Как это?

— Вот чего не знаю — того не знаю, а врать не привык! Однако же, чего бы в другом случае цельный барон в участок-то к нам заявился?

— Погоди-ка, он из каких Штиглицев?

— Из тех самых, Максим Евграфович!

— Твою же ма… — поперхнулся на слове полицейский, увидев, как прапорщик выходит из кабинета, со всем почтением провожаемый штабс-капитаном.

— Так я могу надеяться? — спросил молодой человек на прощание.

— Конечно, барон, — наклонил голову Деревянко. — Обещаю, что с вашим протеже обойдутся со всей возможной в подобном случае мягкостью. Все же, георгиевский кавалер. Защитник Отечества!

— Честь имею, господа!

— Всего доброго, Людвиг Александрович.

Проводив артиллериста до двери, пристав ловко обернулся на каблуках и пристально посмотрел на помощника околоточного. Затем ухмыльнулся, будто тот и впрямь забыл дома шаровары, и, ни слова не говоря, вернулся к себе.

И, наконец, будто всего произошедшего было мало, через пару часов появился еще один адвокат — по виду немец — и с еле уловимым акцентом поинтересовался, можно ли увидеть дознавателя, ведущего дело Будищева.

— Как прикажете доложить? — почтительно спросил его полицейский.

— Александр Гофман, поверенный «Банковского дома Штиглиц», — с достоинством представился тот.

— Ефимушка, — слабым голосом позвал городового Никодимов. — Уж ты скажи Их Благородию, что мне дурно стало, да я домой пошел.

— Конечно, Максим Евграфович, как скажете. А то может фельдшера кликнуть?

— Да что он знает, коновал проклятый, — отмахнулся помощник околоточного надзирателя. — Отлежусь дома — даст Бог, поправлюсь.

— Уж вы поберегите себя, а то ведь вам на следующей неделе экзамен сдавать!