Стрелок из Салмы
Шрифт:
Саир без труда узнал родную уже телегу, вёзшую их сейчас с гномом непонятно куда и непонятно зачем. Человек в рясе, сидевший к ним спиной и управлявший лошадьми насвистывал какую-то весёлую мелодию.
– Ты кто? – спросил Саир, обращаясь к спине монаха.
– Я – твоё спасение и покаяние. Во грехах своих ты утолял свои ненасытные желания, теперь пришла пора расплаты, - ответил монах, не оборачиваясь назад.
– Насчёт грехов – правда, истинная правда, отец. Кстати, по поводу утоления. А можно ли воды испить безнадёжному грешнику? Во рту всё пересохло.
– Воды вам положено
– Мученье жаждой тоже входит в программу перевоспитания грешников?
– И не только, сын мой. Муки твои предстоящие пойдут на пользу душе твоей грешной.
Саир вздохнул, пытаясь рассмотреть других путников на дороге, но даже приподнять голову было необычайно сложно.
– Вот ты скрутил нас с моим горным другом и везёшь куда-то. А разве это не грех и не насилие? Разве грешить не грешно, отец?
– Грешить – грешно, - незамедлительно ответил монах.
– Но грешить против того, кто грешен – уже не совсем. Во благо только, для его исправления.
– Ааа... Я, кажется, начинаю пропитываться истиной. Нужно чётное число раз. Просто грешить – грешно. Грешить против грешника – уже нормально. А грешить против того, кто грешит против грешника – снова бяка. Говори ещё, отец, я в скрученно-связанном виде лучше запоминаю. Помню, моя мама так сильно чеснок по осени скручивала, что он тоже всё быстро усваивал.
– Не богохульствуй! ... Тьфу ты, не то слово. Не святотатствуй! ... Тьфу ты, опять не то. Не пустословь!
– Сбой? Бывает. Я тоже иногда говорю не пойми что, а потом жалею.
– Вижу я, что надежда на исправление жива ещё в душе твоей измученной. Да славится бог зари утренней, заниматься твоим перевоспитанием предстоит уже не мне с братьями.
– А кому, отец? Куда же ты везёшь нас? Уж не к барону ли Черешу?
– Ждать осталось недолго, сын. Скоро узнаешь судьбу свою.
– А не мог бы ты разбудить гнома?
– Зачем будить лихо? Спит себе - и ладно.
– Ну тебе то может и ладно, но он мне всё плечо уже отдавил. Гном! – бешено заорал Саир на ухо Байлуру, отчего тот резко всхрапнул и открыл глаза. Начав судорожно дёргаться, связанный по рукам и ногам гном стал похож на жирную беснующуюся муху, попавшую в паутину.
– Где мы, Саир?
– Мы в раю, гном, не дёргайся.
– Так быстро – и уже в раю?
– Да. Так карта хорошо легла.
– Если мы в раю - где Розалинда?
– Розалинда некстати согрешила и осталась мучиться на земле. Не повезло бедняжке.
– Что ты тут каркаешь! Розалинда безгрешна, как первый весенний лист. А кто этот, в рясе?
– Тот, кто в рясе – человек мудрый ы разумный. Сокращённо, по буквам – чмырь. А везёт он нас к другому мудрому ы разумному человеку. Смотри, как впрягся за нас. Причём, заметь, везёт не просто так, а за деньги. Совмещает приятное с полезным. Будут нам по прибытию у барона Череша грехи исправлять. А выступающие части тела – вправлять.
– Какие ещё грехи?
– Жрал ты слишком много, Байлур. Стал многожорцем. Бывают многожёнцы, а ты открыл в наших доменах новый класс существ – многожорец. Кстати, по поводу многожёнства я тут для себя прикидывал варианты и понял, что самым счастливым для меня всегда было число семь...
– Чего?! Опять врёшь и не потеешь, лживая человечина! Когда это я много жрал?
– И вчера, и позавчера... Про позавчера навеяло. Помню, один мотылёк, с которым я встречался прошлой весной, спросил меня ненароком про позавчера. А я, грешным делом, подумал про «позу вчера», и тут понеслось...
– Хватит уже твоих баек, Саир, - заворчал Байлур, по прежнему стараясь высвободиться из пут, одновременно пытаясь дотянуться и ударить короткими ногами монаху по спине. – Помоги мне лучше спихнуть этого чмыря с телеги.
– Не думаю, Байлур, что чмырь не предусмотрел такого варианта развития событий. Поэтому он так спокоен и не реагирует на нашу болтовню. Подозреваю, что сзади следует дополнительная охрана, которую мы в силу связанности не можем разглядеть.
Нос Саира вдруг стал сильно чесаться. Прищурившись, он разглядел торчащий у кончика своего носа короткий волос, который стрелок захотел тут же сдуть. Однако, в глаза ему бросилась белая нитка, привязанная к волоску. Остановив себя в последний момент, Саир вдруг осознал, что волос, так мешавший ему, может оказаться их единственным шансом на спасение, ведь белая нитка при ближайшем рассмотрении оказалась свернувшимся клочком бумаги, а сам драгоценный волос не мог быть ни чем иным, кроме как сокровищем из коллекции Фар. По всей видимости, монахи украли у них мешочек с волосами, но одному из волос удалось затеряться, найдя пристанище на носу стрелка.
Саир ловким движением языка переместил волос себе за верхнюю губу, стараясь не проглотить его ненароком. Оставалось лишь дождаться момента, когда им освободят руки.
– Ты чего заглох? – спросил Байлур, смирившись наконец с тем, что выбраться из пут в нынешнем положении было бесполезной затеей.
– Просчитываю варианты, - улыбнулся Саир и подмигнул гному.
– А они есть?
– Варианты есть всегда, гном. Помню, однажды я дрался один против пятерых. Выбрал правильный вариант – и не прогадал. А они – сильно потом пожалели. Оказались в лекарне.
– Сильно побил их?
– Кого?
– Тех пятерых.
– Нет, не успел. Это они меня пришли навещать. Жалели сильно, что так вышло.
Когда солнечный свет заполнил всё вокруг, на горизонте показался мрачный даже в это солнечное утро замок барона Череша, но Саир с Байлуром не могли этого видеть.
Глава 26
Саир постучал костяшками пальцев по влажной каменной стене. Та отозвалась глухим звуком, только добавившим нотки грусти в и без того царящее вокруг уныние. Камера, в которую их с Байлуром поместили, более всего походила на склеп. Плохо ухоженный склеп с грязными стенами, покрытыми плесенью, а также с одиноким узким горизонтальным окошком под потолком, в которое нельзя было просунуть даже руку. Самого убранства Замка барона Череша Саиру с Байлуром наблюдать не удалось, поскольку по прибытию к его вратам им на головы накинули мешки, которые сняли только в камере.