Стрелок. Извлечение троих. Бесплодные земли
Шрифт:
– Вонючая куча дерьма как-нибудь выкрутится. Куча дерьма именно этим и занималась на протяжении многих лет.
Эдди отвел взгляд.
– Я… ты прости меня, Роланд, за то, что я так тебя обозвал. Просто… – Он вдруг рассмеялся. – Сегодня был очень тяжелый день.
Роланд опять улыбнулся.
– Да уж. Действительно тяжелый.
5
В тот день они шли с приличной скоростью, они выжали из себя все, что можно, но к концу дня, когда лучи заходящего солнца разлились золотистой дорожкой по глади моря, никакой двери не было
– Боже мой, как хорошо прилечь, – вздохнула она. – Но… – Она вдруг нахмурилась. – Я все думаю, как он там, Роланд, ведь он же совсем один, и мне как-то не по себе. Кто он, Эдди? Что он такое? – Чуть погодя она добавила: – И почему он всегда так кричит!
– Просто характер такой, – ответил Эдди и, не сказав больше ни слова, пошел собирать камни. Роланд вообще никогда не кричит. Правда, утром сегодня он крикнул: «К такой-то матери патроны!» – но больше он не кричал ни разу, так что воспоминания Одетты были ложными: она вспоминала то время, когда считала себя Одеттой.
Он убил трех омаров, как и советовал стрелок, и при этом он так увлекся, что едва успел увернуться от клешни четвертого, который незаметно подкрался к нему справа. Увидев, как чудище щелкнуло своей клешней там, где только что стояла его нога, Эдди подумал о недостающих пальцах стрелка.
Он приготовил ужин на костре, сложенном из сушняка, – на близлежащих холмах, покрытых густой растительностью, искать дрова было делом приятным и легким, – еще до того, как последние отблески уходящего дня погасли на западе горизонта.
– Смотри, Эдди! – вскрикнула она, показывая наверх.
Он поднял голову и увидел одинокую звезду, что сияла в ночном небе.
– Правда, красиво!
– Да. – Внезапно, без всякой причины, у него на глаза навернулись слезы. Где он был всю свою проклятую жизнь? Где он был, что он делал, с кем проводил свое время, и почему вдруг все это стало ему противно, как будто всю жизнь он провел в большой яме с дерьмом?
Ее лицо, поднятое к небесам, было красивым до невозможности, до жути, истинно красивым в мягком мерцании ночного костра, но об этой красоте не ведала та, которая была отмечена ею, она лишь смотрела на небо, на единственную звезду широко распахнутыми в изумлении глазами и тихо смеялась.
– Вижу первую звезду, по секрету ей шепну, – произнесла она и умолкла, взглянув на Эдди. – Ты знаешь, Эдди, откуда это?
– Да, – сказал Эдди, опустив голову. Голос его прозвучал вполне сносно, но если бы он поднял голову, она бы увидела, что он плачет.
– Тогда давай вместе. Но тебе нужно смотреть на нее.
– О'кей.
Он вытер слезы ладонью и запрокинул голову. Теперь они вместе смотрели на единственную в ночном небе звезду.
– Вижу первую звезду…
Она поглядела на Эдди, и продолжили они вместе:
– По секрету ей шепну…
Она протянула руку, и он взял ее. Их руки сплелись: красивая, цвета светлого шоколада, и красивая, белая, точно грудка голубки.
– У меня, звезда ночная… – проговорили они торжественно в один голос, взявшись за руки, как двое детей, которым еще предстояло стать мужчиной и женщиной, когда совсем стемнеет, и она окликнет его, спит он или нет, и он ответит, что нет, и она попросит, чтобы он обнял ее, потому что ей холодно, – есть желание одно.
Они посмотрели друг на друга, и он увидел, как по щекам ее текут слезы. И он тоже заплакал, уже не стыдясь своих слез. Стыд прошел, сменившись невыразимым облегчением.
Они улыбнулись друг другу.
– Я тебе его доверю, пусть исполнится оно, – сказал Эдди и про себя подумал: Чтобы ты всегда была со мной.
– Я тебе его доверю, пусть исполнится оно, – отозвалась она и загадала: Если мне суждено умереть в этом странном месте, пусть моя смерть будет легкой и пусть этот замечательный человек будет рядом со мной.
– Прости, что я плачу, – сказала она, вытирая глаза. – Я вообще редко плачу, но сегодня…
– Сегодня был очень тяжелый день, – закончил за нее Эдди.
– Да. И тебе, Эдди, надо поесть.
– И тебе тоже.
– Надеюсь, больше меня не стошнит.
Он улыбнулся ей.
– Думаю, нет.
6
Потом, когда чужие галактики закружились над ними в своем медленном танце, они оба узнали в первый раз в жизни, каким сладким и полным может быть акт любви.
7
На рассвете они отправились дальше, стараясь ехать как можно быстрее, и к девяти часам Эдди очень пожалел о том, что не спросил у Роланда, как быть, если, когда они доберутся до места, где гряда гор подступает вплотную к воде, двери не будет. Вопрос весьма важный, поскольку они приближались уже к концу пляжа – в этом не было никаких сомнений. Горный кряж, вытянувшийся по диагонали, подбирался все ближе к морю.
Собственно говоря, пляжа как такового уже давно не было: грунт под ногами стал твердым и достаточно ровным. Какая-то стихия – может быть, думал Эдди, воды, стекавшие с гор, или сильное наводнение в сезон дождей (правда, за время его пребывания в этом мире с неба не упало ни капли дождя; пару раз собирались тучи, но каждый раз их разносило ветром) – сгладила выступы скал.
В половине десятого Одетта вдруг закричала:
– Стой, Эдди! Стой!
Он остановился так резко, что ей пришлось изо всей силы вцепиться в подлокотники, чтобы не вывалиться из коляски. Он бросился к ней.
– Извини. Все нормально?
– Нормально.
Он понял, что ошибся, приняв ее возбуждение за приступ боли.
Она указала вперед.
– Вон там! Видишь?
Он приставил руку к глазам, но ничего не увидел. Прищурился. Потом ему показалось… нет, просто марево от жары, нагретый воздух над спрессованным грунтом.
– По-моему, ничего там нет. – Он улыбнулся. – Может быть, ты просто хочешь увидеть ее, вот тебе и чудится.