Стрелок. Путь в террор
Шрифт:
Будищев не ошибся. Долго его действительно держать не стали, выписав, как только затянулись раны на спине. Три чиновника с тухлыми лицами, составившие комиссию, брезгливо морщась, осмотрели его крепкое тело и вынесли вердикт – годен в военное время, отправив, таким образом, в запас. Ни слушать, ни расспрашивать о самочувствии нижнего чина они и не подумали, но единодушно расписались в принятом решении в документах, и из госпиталя он вышел уже свободным человеком. Лежавшие с ним артиллеристы уже устали удивляться странному унтеру, и лишь начинавший выздоравливать Архип,
– Фартовый ты парень, пехоцкий!
– Есть немного, – хмыкнул Дмитрий, застегивая мундир.
– Барыни к тебе ездют, – подхватил второй солдат.
– Кабы барышни – другое дело, а так что же, – с легким смешком отозвался Будищев.
– Дак попросил бы хоть на штоф полугара, нешто отказали бы?
– Нельзя!
– Чего это – нельзя?
– Знаешь, – задумчиво сказал парень, – я в одной книжке когда-то прочитал, что нельзя ничего просить у тех, кто сильнее. Нужно будет – сами предложат.
– Ты, господин унтер, еще и книжки читал?
– Было дело. Маловато, правда, и все больше детективы всякие, но кто знал, что жизнь так обернется!
– Про что хоть книжка?
– Про Иисуса из Назарета.
– Акафист [21] , что ли?
– Типа того. «Мастер и Маргарита» назывался.
– Ишь ты!
– Ладно, мужики, бывайте. Не поминайте лихом, если что.
У госпитального крыльца его уже ждала пролетка, в которой сидел донельзя довольный Барановский. Увидев выходящего Будищева, он не погнушался выйти ему навстречу и, крепко пожав руку, помог сесть в экипаж.
21
Акафист – церковный гимн. Обычно издавался в виде небольших книжек. Самый известный – «Акафист Божьей матери».
– Рад вас видеть, Дмитрий.
– Взаимно, Владимир Степанович.
– Ну и как вы себя ощущаете демобилизованным?
– А вы откуда знаете?
– Как вы мне тогда сказали? – засмеялся инженер. – Не задавайте неудобных вопросов, не получите уклончивых ответов!
– Подмазали эскулапов?
– И не только их.
– Н-да, мне теперь с вами до гроба не расплатиться!
– Прекратите, Дмитрий. Я вам жизнью обязан. К тому же вы, похоже, поделились своей удачей со мной.
– В смысле?
– Вы не поверите, но все мои недоразумения с казной каким-то невероятным образом разрешились. Начет снят, протоколы испытаний подписаны… я просто не знаю, что и сказать!
– Скажите: «Хрен с ним!»
– Как?
– Очень просто. Поднимите руку, потом резко опустите и…
– Боже правый, вы невероятны! – чуть не выпал от смеха из коляски Барановский.
– Кстати, куда мы едем?
– Ко мне домой. Паулина Антоновна ждет нас к обеду. Как хотите, но отказа я не приму.
– И в мыслях не было. Просто нельзя ли сначала домой? Хотя бы помыться и переодеться.
– А зачем? Вы прекрасно выглядите в своем мундире и с крестами.
– И с заплатками на шароварах!
Однако переполненный положительными эмоциями Барановский, и не подумав его слушать, потащил к себе. Квартиру инженер снимал в большом
22
Проспект назван по имени Сампсониевского собора, построенного в честь победы в Полтавской баталии, произошедшей в день поминовения святого Сампсония Странноприимца.
– Надо бы звонок поставить, – как бы извиняясь, сказал он своему спутнику. – Но все как-то недосуг.
– Электрический?
– Господь с вами, откуда же взять этакую диковину!
– Напомните мне, как на фабрике будем. Сделаем.
Дверь открылась, и на пороге появилась горничная в накрахмаленном переднике и чепце.
– Здравствуйте, Владимир Степанович, – сделала она книксен и приняла у него шляпу и трость.
– Проходите, Дмитрий, не стесняйтесь. Это наша Глашенька, отдайте свое кепи ей.
Будищев внимательно осмотрел пышную фигуру прислуги и с легкой улыбкой протянул ей свой головной убор. Та недоуменно посмотрела на странного гостя, но возражать не посмела.
– Глаша, покажите, где у нас ванная комната, господину Будищеву надобно привести себя в порядок.
– Пожалуйте, – посторонилась она, и когда унтер прошел мимо, брезгливо сморщила носик от въевшегося в форму больничного запаха.
Сказать, что ванна была шикарна – не сказать ничего. Огромная, так что довольно рослый Дмитрий мог бы запросто в ней утонуть, опирающаяся на пол львиными лапами, она стояла посреди комнаты, в которой можно было запросто устроить гостиную. Стоящий в углу пышущий жаром титан намекал, что с горячей водой проблем нет. Пол и стены были выложены молочно-белой плиткой, а у умывальника было вделано большое овальное зеркало.
– Ты хоть пользоваться-то сумеешь? – с легким пренебрежением в голосе спросила горничная, не ставшая церемониться с нижним чином в отсутствие хозяина.
– Хочешь спинку потереть? – тут же отреагировал тот.
– Вот еще! – презрительно фыркнула Глаша и величественно выплыла из комнаты.
– Знойная женщина – мечта поэта! – ухмыльнулся ей вслед Дмитрий.
Не успел он разобраться с кранами, «знойная женщина» появилась вновь с полотенцами и парой нового белья, вероятно, пожертвованного Барановским.
– На-ка вот, переоденешься. И не забудь занавеску задернуть, а то мало ли…
– Спасибо, красавица. А ты всегда такая сердитая?
– Я, чай, в хорошем доме служу, и потому никакого баловства не позволяю! – с достоинством ответила девушка.
– Это правильно! – с готовностью поддержал ее Дмитрий. – Я вот тоже человек до крайности серьезный и положительный.
– Уж я вижу, – скривила губы горничная. – Поторапливайся лучше. Скоро на стол подавать, а господа сказали, что без тебя не сядут. Рубаху свою с портами в угол кинешь, я прачкам отдам.